Сибирские огни, 1965, №12
ту за город на вольтижировку. Все мы ходим в новом обмундировании. По уставу нам положены, как и пехоте, фуражки с красными околыша ми, но мы всей батареей, как по уговору, заменили их черными, потому что мы есть артиллеристы на конной тяге. Мы ходим такими красивыми, потому что наш полк теперь в составе восьмой особой бригады. Бригаде поручено нести службу за границей, в Финляндии, на полуострове Ханко, судя по карте, у черта на куличках от Ленинграда. Два батальона нашего полка уже отправлены туда тран спортными самолетами, а наша батарея дожидается своей очереди. Нас отправят пароходом, потому что коней на самолет не погрузишь. Когда мы строем выезжаем из ворот, няньки и домработницы не дают нам проезду. Наш капитан, несмотря на то что он заикается, нравится всей бата рее. Он сидит в седле чуть-чуть боком, правит только одними шенке лями, и его вороной, в белых чулках, так и играет под ним. Всю дорогу, пока мы едем за город на пустырь, на тротуарах люди останавливаются и, как нам кажется, любуются нами. Больше всего нам досаждает команда: «Опустить стремя!» Хоть мы и считаем себя опытными артиллеристами на конной тяге, шлепать задом по твердой луке седла, не опираясь о стремя, очень больно. Брюки ска тываются в складки, и этими складками ляжки растирает в кровь. Мы ходим немножко враскорячку. И тем не менее, мы каждый раз из казар мы выезжаем настоящими орлами и гарцуем перед няньками и домра-, ботницами, как джигиты. Это и есть, наверное, тщеславие. Но что поде лаешь, мы, как и все люди, имеем тоже свои слабости. Кукушкин проверяет моего Министра и говорит: — Отлично! Я проверяю Кукушкину Пирамиду и, обнаружив перхоть в хвосте и гриве, говорю: — Беда! Мы снова приносим четыре ведра теплой воды и намыливаем Пира миде хвост и гриву. Мы так и оставляем своих коней у коновязи просохнуть на майском солнышке, сами идем в казарму и до подъема надраиваем пуговицы и шпоры, подшиваем новые подворотнички и чистим до адского блеска яловые сапоги гуталином. После подъема по команде «строиться!» мы встаем первыми на свои места, мы блестим, как наши кони, чистотой и выправкой, это сразу з а мечает Добрыйвечер и подмигивает нам понимающе. После завтрака начинается выводка. Капитан Червяков в белых перчатках, как армейский дирижер, проводит по холкам Пирамиды и Министра, щупает хвосты и гривы, заглядывает под щиколотки, потом смотрит на нас и говорит Добромувечеру: — Отпустить до восемнадцати ноль-ноль! Мы выходим втроем. К нам присоединяется наш повар и навод чик Ваня Федотов. У него под мышкой сверток. Он достал где-то ин дюшку и приготовил ее одному ему известным способом для Миши Бубнова. — С нее он сразу поправится, вот увидите,— говорит Федотов, и мы соглашаемся с ним. Да, я позабыл сказать, что на груди Кукушкина и на моей груди, на ало-голубых муаровых ленточках, позвякивают о пуговицы нагрудных карманов медали «За отвагу». К медалям нам с Кукушкиным выдали по триста рублей, и по триста рублей мы все получили, как участники войны. В общей сложности у нас у троих полторы тысячи рублей. Мы бо гачи, братцы!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2