Сибирские огни, 1965, №12

Но это ведь грех по-ихнему. Грех страшный. И вдруг будто услышал я голос старца: «Во грехах родились, во грехах скончаемся»... И вот заставили Николу скончаться. И словно холодная вода побежала под рубашкой. Ощутил, понял — сейчас я один, совсем один, над Николой — среди ночной, гниющей мшавы... И те, двое, там лежащие в ночи, которых я... Нет, не буду думать об этом, не буду!.. Уйти отсюда. Я встаю, озираюсь — никого. Иду к речке. Присажи­ ваюсь на корточки. Смотрю, слушаю. Вот мимо, бултыхаясь, плывет черный комочек. А, водяная крыса, зверь... Звери... Звериное... Просто все у них: слабого убивает и жрет сильный, этого — сильнейший... ...На следующий день приплывшие на лодке кузнец и еще двое на­ шли меня на берегу. Сам я этого не помню. Ничего не помню, даже как меня тащили через мшаву, с кочки на кочку, по неясному человечьему следу, по тропе. 20 х Помню, что, открыв глаза, я увидел Копалева. Сразу, но смутно, черным шевелящимся силуэтом. Меня ослепил жаркий свет. Сильно ломило голову и словно стяги­ вало ее узеньким обручем — железным, тугим. Но глаза привыкли к свету, и я увидел все ясно, четко. Копалев сидел рядом, на скамейке, руку свою держал на моей. Смотрел на меня. Сам старенький, в латаном кителе, лицо маленькое, коричневое, жалостно сморщено. Вид нездоровый, нижняя губа обме­ тана простудной сыпью Я сел на кровати, свесил ноги, чувствуя себя так, словно я весь был на разболтанных шарнирах. Осмотрелся — чистая изба, дожелта выскобленный пол. Постель белая, пахнущая свежестью. В раскрытых окнах шевеленье и всплески белых занавесок. Радостное сверканье. На полу — солнечный вензель. Посредине его — симпатичный белый котик удивительной чистоты. Моет голову — сначала долго лижет лапку с розовыми подушечками, а потом трет себя за ушами, и снова лижет, и снова трет... Тишина, покой, мир. — Вот ты и вернулся,— говорит Иван Андреевич, робко поглажи­ вая мою руку Поразмыслив, добавляет: — Если тяжело, то молчи... Я уже знаю. Всё Пэрменов разъяснил. Кузнец их. Целая экспедиция двинулась — Парменов повел. Интересный, между прочим, человек. Но главное — ты здесь. Вернулся. — Я-то вернулся,— прошептал я.— Я-то вернулся. А вот... вот... вот...— И разрыдался.. Копалев вызвал по рации самолет и отправил меня в город. Винт завертелся, кромсая воздух и мошкару. На взлете самолет задел своим шасси сунувшегося глупого, доверчивого щенка, и я мельком увидел бьющийся рыжий комочек. Это укололо грудь и сжало виски жесткими пальцами. Жизнь моя теперь состоит, как грецкий орех, из двух половинок. Работаю, учусь, ем, сплю, но внутренне, подспудно, в мыслях и снах, я все еще бреду по северным болотам.