Сибирские огни, 1965, №12
В речке плавали, шлепали хвостами, будто у себя дома, в амери канских озерах, ондатры. Над головой чиркнул фосфором метеорит, осколок давно умершей планеты. Рубиновым шариком катился среди звезд спутник. Может быть,— и с людьми? Сидят в скафандрах, смотрят в иллюминаторы. Восхища ются. Работают. Может, о них уже объявили по радио. И в газетах — их портреты... А там, в селении, у мшавы, болван Васька-дозорный, на верное, ревет с сосны медвежьим голосом: — Око анти-христ-тово! Спасайтесь, последние христиане! — И, сверзившись вниз, хватает колотушку и клеплет по сухому бревешку. Весь курятник, наверное, переполошился!.. Но когда подумалось об этом,— пришла и другая мысль: ну, ладно, эти лишены элементарной культуры, да и живут робинзонами. А разве другие, окончившие духовные академии, разве они не растерялись, узрив искусственные звезды? Конечно, они заговорили не об антихристовых ксзнях — наоборот: о «господнем соизволении»! Не «спасайтесь!», а «радуйтесь, верующие!» — возглашали они... А пока я думал об этом — спутник скрылся за лесом. Ночь мутнеет, становится глуше. Очертания предметов расплыва ются, как чернила на промокашке, и оттого все кажется ожившим и ше велящимся. Беззвучно пролетают совы. В траве жестко и деловито шуршат, словно канцелярист бумагой, мыши. Где-то и что-то резко щелкнуло. Должно быть, лось наступил на сухую ветку. Ветка... Ага, вспомнил: у тропы есть мета — двойная сло манная ветка ольхи! И не совсем сломана, а только надломлена и оттого — полуживая, с обвисшими, тускло-серебряными листьями. Я представил себе ее так ясно, что хоть сейчас иди. Но там здоровущие, метровой высоты кочки. Придется ждать до света. А сейчас спать, спать... Но сна нет. Ладно, еще посижу. Сижу и не знаю, что это последняя моя спокойная ночь и последний раз я просто так вот смотрю на черные наплывы мха, тени деревьев и мертвый свет гнилушек. Я встаю и, осторожно ступая, иду к речке. Вода тянет меня, как ■магнит. Мне нравится слушать плеск, видеть игру отблесков, колыханье и роение звезд, ощущать лицом влажное дыханье. Не знаю почему, но те кучая вода всегда рождает мысли или хотя бы связывает их в длинные цепи, звено к звену. Хорошо думать у воды. И не мне одному так кажется, случалось видеть на берегах людей глубоко погрузившихся в свои мысли. Река, озера, ручьи, речки — все действуют по-разному, все приносят разные мысли. Но эта болотная торфяная речка, пахнущая растительной гни лью, дарит мысли скверные и завистливые. Я думаю о поселке, о мягкой, нежной привлекательности Катьки и завидую Николе. Почему это с брюнетами все так носятся? Если хотите знать, то рыжие — живописней. И напрасно девушки... Что это? Плеск весел? Я вслушиваюсь долго и терпеливо, пока в ушах не появляется пуль сирующий шум,— тихо. Значит, померещилось. Этого у меня до про клятого поселка не замечалось. Лягу-ка спать.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2