Сибирские огни, 1965, №12
пет... Кладбище больше поселка!.. Робята болеют, мрут, да и рождают ся все больше девки. У меня вон их три дуры, а за кого выдашь? Тот свой, энтот женат, а у третьего ребра просвечивают Ходит и все — кхе- кхе-кхе... Харкает. Вот и приходится у нас на одного мужика одна с тремя четвертями баба... Вот он где, бес-то смрадный. 1ак и живем здесь, сидючи как лягуши на болотной кочке. А зачем? О-ох, Гришка, Гришка. — Ну, а Симов жребий кто несет? — спросил Никола.— Богу слу- жити? А? — Молчи, шалопутный! Вот еще что он скажет вам. Гришка несет, вот кто. Наш уставник. Ухожу, помилуй мя, боже. Согрешишь тут с вами. Старик ушел. Наступало утро. Болота дышали холодным туманом. Он был пло тен и почему-то пах паровозным дымом. В груди было тяжело. Кажется, на ней кто-то сидит, незримый, страшный. Как они тут живут?!. Я встал, сошел к дымящейся воде, умылся и почистил зубы. Спря тавшаяся деревня просыпалась. Мычали коровы, плыли дымы. Несколь ко мужчин возились в кустах у лодок. На черной воде дрожали тени деревьев. К нашей избе, осторожно ступая босыми ногами, шла женщина в выгоревшем цветистом сарафане, в белом платочке. В руке — берестя ной туесок, под мышкой объемистый сверток. Подошла, поклонилась низко и протянула мне то и другое. Сказала: — Папаня послал. Кушайте во славу божию. Женщина была пугливой. Смотрела на меня исподлобья узкими глазами. Веки толстые, взбухшие, багровые — определенно, у бедняж ки— трахома, А так всем взяла — лицом, фигурой, толстой, в кулак, косой... Эх, в поликлинику бы ее! Вышел Никола, затягивая брючный ремень, взял у меня сверток и туесок и унес в дом — Садись, красавица, с нами,— сказал оттуда и громко начал жевать. — Право, идемте с нами,— позвал я. — Чаво очи лупишь, коза? — сказал ночным, знакомым голосом низкий, коренастый, крепенький старик в чистой рубашке, с аккурат ненькой розовато глянцевой лысинкой. Борода торчит вперед. Должно быть, и челюсть тоже. Лоб в морщинках, глаза с прищуром. Так вот он какой, староста. Он вошел и сеп. Заговорил о том, о с ем— должно быть, большой любитель поговорить. Но говорил он и ясно и неясно, хнтро плел речи, словно кнутик в три веревочки. Слушаешь — одно понимаешь, вслу шаешься и поразмыслишь — совсем другое, а под ним и еще разное в голову лезет. Чудно! Старик косился больше на Николу. Наблюдал, как ест, как курит. Когда дым пополз по избе, он помахал у носа рукой — и больше ничего. Осведомился: женаты ли? Потом встал и позвал с собой. Мы было взя ли ружья, но староста испуганно замахал короткопалыми руками. Де лать нечего, оставили, хотя Никола и встревожился. — Слушай, я за карабин расписывался Я пожал плечами. Мы пошли тропками, переходили болотца и тихо сочащиеся ручейки по бревешкам, прошли мимо погромыхивающей куз ницы и, наконец, оказались в другом конце этого лежащего среди мша- вы островка.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2