Сибирские огни, 1965, №12

кут куда-то. Укладывают и накрывают чем-то тяжелым и теплым. Я верчусь и бормочу: — Пустите... Плясать буду... И глухо, как сквозь подушку, слышу: — А того куда? Это Яшка. Его голос. — В подклеть,— отвечает баба-зверь. Потом кого-то несут. Кажет­ ся, не меня. Но вот — будят. Я лежу. Тогда1меня берут за шиворот, поднимают и ставят на ноги. Раскрываю глаза — темень, избяная теп­ лая духота, запах угара... Где я? Передо мной по-обезьяньи кривляется темное лицо. А, Яшка? Он дергает меня за руку. Шепчет что-то, дует в ухо вместе с непонятными словами. И ведет меня, подталкивая, куда-то вглубь, в темноту. Я шатаюсь, цепляюсь за печь и обжигаю руку. Вдруг — шепот от чего-то смутного, белеющего, огромного, словно плывущего в воздухе: — Иди, миленький, иди. И громко, сердито: — Кой ляд приволок сюда эту рыжую морду? Ишь, черт сявый, на ногах не стоит, а туда же. Ты черненького, черненького..,. — Да он ни тяти, ни мамы,— поясняет Яшка. — Сопляк!.. А идите вы к ляду все. За словами следует мощный, упругий толчок, и мы летим с Я шкой в темноту. Грохает, опрокидывается стол. Поворочавшись среди жест­ ких, отовсюду торчащих ножек, мы обнимаемся и засыпаем на прохлад­ ном полу. ...Утро. В тумане ребрами черного скелета торчат мокрые жерди изгороди. На верхней жерди сидит сорока, качает хвостом и глядит на меня одним глазом — воровато. Я развожу пару дымокуров и сажусь между ними — подумать. Я недоволен собой. Абсолютно. К дыму подходит рыжая корова Машка (в тех местах почему-то все коровы рыжие и все Машки). Это измученная, маленькая, несчаст­ ная коровенка. Нос и глаза ее изъедены мошкарой, воспалены и гноят­ ся. Она сует голову в дым и замирает, отмахиваясь тонким, грязным хвостом. Я глажу ее по вздрагивающему шершавому боку. Мне — плохо. Голова болит, настроение гнусное. Ах, как все это было скверно и глупо, как глупо! День пропал. И не отдохнули толком. Солнце медленно поднимается — красным и тусклым шаром. Над болотом туман в три слоя. Нижний, серый, слой почти неотличим от хо­ лодной воды, второй слой пьет солнце и розовеет. Верхний слой — зо­ лотой дымкой. Из тумана несутся сердитые крики дроздов. Нервная, сварливая птица! Над туманом двумя черными тряпочками мотаются на вихлястых крыльях косатые пигалицы. Их спугнули. Где-то там, среди осок и ко­ чек, шатается Яшка, злой, как черт. Никола прохлаждается в избе. Я вот думаю в обществе коровы. А Машке, наверное, вспоминается другая, бескомариная пора — зима. Впрочем, что у нее за жизнь. Летом — комары, зимой — холод, темень, грубая, режущая губы осока. Подходит пес и тычется носом, просит приласкать. От пса запах. Шерсть мокрая, грубая. Глаза слезятся. По черным векам полза­ ют дымного цвета мошки. А Яшка все ходит и ходит, громко хлюпает водой и грязью. Сегодня утром он отказался вести нас дальше.