Сибирские огни, 1965, №12
тайги даже нарядна. Кровать под белым покрывалом, на окнах — з а навесочки с желтыми кружевными каемками, самодельно полированный стол, венские стулья, гнутые небрежно, на скорую руку. Как хозяйка притащила их сюда? Или — еще муж? В переднем у(лу — черная иконка с ладонь величиной. Должно быть,.древняя. Перед ней в железном кольце лампадка из мутного стек ла с червячком фитиля. Рядом, на стене,— два тульских ружья и одно- ствол ка-ижевка. В углу, на сундуке, стянутом железной кованой сеткой, ворох ме хов: белка, лиса, даже — горностаи. В них упирается солнечный луч, и мех тлеет углями, сверкает серебром, манит теплым золотистым бле ском... Пушистая красота! Где-то далеко отсюда в городе их пришьют к пальто или нацепят на голову, а ради каждой шкурки убит красивый зверь. Он радовался солнцу, растил детей... Я стараюсь не глядеть на сундук. Посредине избы в оцинкованной ванне хозяйка стирает наше белье. Она распарилась, разомлела. На щеках — румянец, грудь колеблется, круглое лицо словно взбухло, губы налились, в выкатившихся, круглых глазах что-то счастливо-туманное,— блаженное. _Белье трещит в толстенных ручищах, летит пена; ’ Вокруг хозяйки, как синяя муха над подсолнухом, порхает Яшка. , Объясняются жестами. Яшка щиплет Дарью за бок и получает уве систый тумак. Он качается и переступает, удерживаясь на ногах. — Это не медведь, это ты сама мужа замяла! — хохочет Яшка и приступает с другого бока. — Получай, варнак! Скрученным мокрым бельем, этакой толстенной тряпичной колба сой, она ляпает Яшку по спине. Тот садится на пол. Дарья смотрит на него в упор, выкатив глаза. Сейчас в ее тяжелой челюсти и низком, узком лбу, поросшем золотыми волосами, проглядывает тяжелый, же стокий нрав. Не зря, наверное, живет одна, на отшибе. Яшка ложится рядом со мной. Никола пыхтит, выкручивая белье. Я расспрашиваю Дарью о житье-бытье. Она рассказывает весело и не по-женски бесшабашно. Сама охотится, ставит капканы, сама рубит дрова, обихаживает корову — дело привычное. Скучать некогда, целый день в работе: летом по хозяйству, зимой тоже, да еще и охота. Так и идет время: день да ночь, сутки прочь. Зимой, бывает, поскучаешь за керосиновой лампой — одна, всюду одна. А в общем без мужа вольгот ней. Ему то свари, то починр. Так — спокойней: сама себе хозяйка... Да и зачем ей мужик? Тьфу! Морока одна. А вы куда? Такие молоденькие и по тайге ходите? Работа? А ну ее! Успеется. Живите, отдыхайте. Сов сем ведь заморились. Живите недели две. Вон Коля худенький, подкор мить его надо. — Знаем, чем вы его желаете подкормить,— ухмыляется Яшка.— Кончилась наша любовь, Дарья Дормидонтовна, а? Не успев расцвесть? — Зачем мне женатик? Я и сама холостая. — Это я только дома женат, а на стороне я завсегда холостой и слободный! Ха-ха-ха... И пошло: ■— Хи-хи-хи!.. — Ха-ха-ха! — Хо-хо-хо! А ноги гудят, как провода в ветер, каждая жилка дрожит. Я дремлю вполглаза. Изба зыблется и словно струится, растекаясь.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2