Сибирские огни, 1965, №12
зеленку — молодой овес, у них молочка прибавлялось, а в этом — ни сена, ничего... Комбикорма в обрез. И силос завозной — с соседней фер мы, за двадцать пять километров возили... А то соломы воз разбросаешь пс тырлу, соли полижут, только и того. Семьсот восемьдесят овечек име ла она на первое января (даже в мыслях, даже про себя звала их лас кательно!), с тех пор шесть штук прирезать пришлось... А бригада обе щание давала сохранить поголовье в целости... Она привычно сунула ноги в заскорузлые сапоги, повязала выцвет шую красную косынку назад концами и, пройдя через кухню, заглянула в соседнюю комнату. — Ты засем опять взял их? — негромко прикрикнула она на бе ленькую девчоночку, сидевшую в пустой комнате на развороченной по стели. Четыре серых котенка крутились в одеяле. Девчоночка терла ла дошкой расцарапанную наискось щеку, молча морщилась и моргала голубыми глазами. Сбрасывая на пол цепляющихся котят, Татьяна Васильевна серди то возражала Вере, девчоночкиной матери, лежавшей сейчас на холме в степи, приглядывая с ленцой за отарою: «Куда же девать их? Вот подрастут — на ферму, в село отвезу, там возьмут. Взял же я тебя?» — возражала она Вере по-русски, потому что Вера была русская. Она могла бы припомнить ей и то, что когда привезли на хутор молоденькую женщину с ребенком на руках, никому не нужную, в од ном платьишке, они с Василием кормили ее, пока не стала сама полу чать зарплату. И то, что Вера не умеет расходовать деньги, и то, что не хочет учиться, и что мало думает о ребенке. — Со стола бы убрал! Мух весером только вывели!.. Она посадила девочку за стол, налила молока ей и вышла на крыльцо. Желтая, выжженная степь взбегала на холмы, упиралась в не б о— светлое, бесконечное. В горах за кошарой дождик третий день све шивал ноги, но ветер не пускал его в степь, разбрасывал тучи, задувал солнце — оно горело холодно и страшно. С крыльца хуторского дома, заброшенного на край степи к горам Кузнецкого Алатау, виднелись в пойме речушки серые кули шерсти — то овцы уткнулись в траву. Что они выбирают там? Ту, зеленую да кустистую, не едят сейчас — жестка, видно, зимой на тебеневке подберут. Белыми грибками застыли ягнята^. То и дело какой-нибудь взбрыкивает и несется на голос матери в другой конец отары. Один, вон, хромает, прыгает, колдыбая — слабые они нын че, квелые. А как оправиться, если не прольется дождь, не напоит зем лю, не оживит травы, не отяжелит вымя маток молоком? В конторе фермы сегодня подбивают проценты приплода. Дочка Рая отщелкает на счетах, сколько ее мать выходила ягнят государству, прибросит — достаточно ли сил отдала для общего дела. А разве уч^- тешь силы нынешним процентом? Попробовал бы кто-нибудь такой трудной весной взять большой приплод. Тот же Колотилин Николай Степанович, главный зоотехник совхоза. Об упитанности толкует, а у самого лимит на корма. Если бы не бегала к нему, не скандалила, ни фуры лишней комбикорма не попало бы на хутор... «Что они — мои личные, что ли?» — кричала она ему, а у самой внутри тряслось все. Ведь они, овечки, когда солнышко пригреет, постоят — ой, как худеют. А если овцы молодые и хороший корм — они и приплод больший дают... «А ты не одна у меня такая, не одна! Поняла?!» — огрызался зоотехник. Но глядишь — и прибросит фуру-другую комбикорма, сена или соломы возок.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2