Сибирские огни, 1965, №12

Мы проходим мимо редких домишек, на самую окраину к почте. Я нарочно веду туда Кукушкина. Темнеет быстро. Загораются звезды, далекие и яркие. Чем дальше звезды, тем лучше, думал я. У каждого человека есть своя звезда, и чем она дальше, тем человек вернее выби­ рает направление. Пахнет сыростью и отогретой землей. В степи томи­ тельно и сладострастно свистят чибисы. Они не свистят, а плачут целую ночь напролет с какой-то невыразимой тоской. Мы садимся на завалинку под окнами почты. Я начинаю ждать. Мне хочется, чтобы на линии опять было замыкание. И вот оно начинается. — Колывань!.. Колывань!.. Говорит Тырышка!.. Вы слышите меня? Сердце мое начинает биться быстро, быстро. Я смотрю на Кукуш­ кина. Он встает, вынимает папироску изо рта, бросает ее на землю и растаптывает каблуком. Он вытирает руки о фуфайку и вздрагивающей рукой сбивает шапку на затылок. При свете звезд я вижу слезы на его глазах. Или, может быть, это только мне кажется, потому что у меня у самого подкатывается комок к горлу. — Это она? — спрашивает Кукушкин. — Может быть, тебе надо послать телеграмму? — говорю я. — Мне никуда не надо больше посылать телеграмм! — говорит Ку­ кушкин шепотом и направляется к двери и заходит на почту. Я иду к Щеглову-ГЦеголихину на печку. А что мне остается делать! Я шел медленно по знакомой тропинке мимо завалинок и тусклых огоньков в окнах. Влажная ночь наполнялась свистом невидимых крыльев, тонким и густым, легким и мощным. Весна входила в полную силу и звала своих крылатых друзей далеко на север. И они летели вы­ соко вверху и у самой земли. Была влажная ночь. Были далекие звез­ ды. И крылья свистели на всем протяжении между звездами и землей. И не было им конца. Это была музыка жизни, музыка весны, нескон­ чаемая, как сама жизнь. И мне дышалось легко и глубоко. И мысли мои были чистыми и простыми, как свист крыльев. Я долго сидел на крыльце, пока сам хозяин не подкатил на своем заляпанном грязью вездеходе к воротам. Свет фар раскроил ночь. В по­ лосе света заметались бессчетные тени крыльев. — Пошла! — сказал Щеглов-Щеголихин. А что «пошла», я так и не понял: то ли весна, то ли птица. А в об­ щем пошла жизнь во всей своей весенней ярости и силе. Мы зашли на кухню. Галина Ивановна уже спала. Шурка тоже спал, сладко и спокойно посапывая. Мы сняли сапоги, съели по куску хлеба и запили молоком. — А где Кукушкин? — спросил директор. — Он сегодня не придет,— ответил я и полез ,на печку. Я долго не мог заснуть и думал о Кукушкине. Наверно, он увел Тоню в степь к старым прошлогодним стогам соломы. Наверно, Кукушкин сбросил с плеч на солому фуфайку и уса­ дил Тоню. Наверно, она положила его голову к себе на колени, и звез­ ды увидели их глаза, полные слез и восторга. И всю ночь над ними ме­ тались и стонали чибисы, и перелетная птица валом валила на север, разрезая со свистом миллионами крыльев влажный воздух. Утром я крикнул Шурку, и мы пошли на Чик. Так называется не только станция, но и речка. Мы плескались, как моржи, в ледяной воде. Огромное солнце раз­ двигало розовый туман, и ласточки сновали у каждого карниза. Их щебет был неумолкаем.