Сибирские огни, 1965, №12

К вечеру батарейцы, собравшись у костра, отпылав радостью побе­ ды и пережив ее хмель, сидели молча. Костер потрескивал и сыпал искры. Спать не хотелось. Хотелось молчать. И к нам подошел молча наш генерал Симоняк. Он рукой показал, чтобы мы не вставали, и, подогнув полу шинели, присел с нами на ка­ кой-то чурбан, снял шапку, поставил между колен суковатую можжеве­ ловую палку, вырезанную капитаном Червяковым из шеста нашей па­ латки, и протянул к огню озябшие руки. С генералом пришел полковой писарь Половнев. Половнева мы звали Калининым. Он всегда ходил после каждого боя за нашим генералом по всем подразделениям. В его руках был мешок с медалями. Генерал награж­ дал отличившихся героев, а Половнев выдавал медали и записывал но­ мера, чтобы потом выдать удостоверения. И мы пожимали половнев- скую руку, как руку Михаила Ивановича Калинина. Половнев тоже присел около костра. У генерала кроме нашего горя было собственное горе. Два года он не видел свою семью. Военный совет фронта решил порадовать нашего генерала, командование послало за его семьей в тыл через линию фрон­ та специальный самолет. Обратно пришла только телеграмма... Красные языки пламени играли на квадратных скулах генерала, и тяжелые монгольские веки, набухшие от бессонницы, упрямой тяже­ стью прикрывали глаза. Он молча чокнулся с нами крышкой котелка, наполненной трофей­ ным ромом, и сплюнул, вытер небритый подбородок рукавом шинели и встал. Он пошел к другим кострам, опираясь на палку. След в след за ним пошел Половнев, закинув позвякивающий медалями мешок за спину. Ночь была тихой. И где-то рядом усилители с драндулета наших распропагандистов пробуравили эту тишину бесшабашно лихим голосом: Сады, садочки, Цветы , цветочки, Н ад землей проносится военный ураган! Г Л А В А 31 С новым рассветом встает тишина Кукушкин не думал о смерти. Ему некогда было думать о смерти. Война для него была трудом, делом тяжелым, опасным и необходи­ мым. Опасность была везде, ее было так много, что она теряла свою остроту и казалась обычной, естественной. Это было защитным панци­ рем, выработанным самим характером, незаметно от разума и воли. Чувство опасности притупилось, но не исчезло. Взамен ему появилось сме­ шанное чувство веры в свое счастье и безразличия к смерти. Все равно со мной ничего не может случиться, думал Кукушкин, я должен пройти невредимым до конца войны, до победного нашего дня, иначе не долж­ но быть, иначе не может быть. И это упрямство помогало сохранять си­ лы, принимать мгновенные решения в самой сложной обстановке и на­ ходить единственно правильный выход.