Сибирские огни, 1965, №11

Она отстранилась от него и внимательным взглядом, радостно и тревожно, поглядела в лицо, — Ты обгорел, Гриша? Он засмеялся. — Нарочно загорал, мама. На курорте был, в Хосте. — Вот оно как, вот оно как! — твердила она удивленно, не зная, ку­ да усадить сына. Григорий пил густое пузырчатое молоко из кружки, со странным чувством поглядывая вокруг. Ничего не изменилось: все тут осталось прежним, все стояло на своих привычных местах, только будто съежи­ лось, потемнело, как осенний лист, пролежавший зиму под снегом. И мать стала меньше ростом, суше, легче. Она не ходила, а летала по избе. Проворными руками достала из печки чугунок с картошкой, куда- то сбегала, принесла соленых огурцов, застелила стол суровой скатер­ тью, поставила торжественно бутылку шампанского. — Ого, богато в колхозах живут! — сказал Григорий.— А покрепче чего-нибудь не припасла? — С утра-то негоже, Гришенька. Потом уж мы отпразднуем. А пока давай эту шампань попьем. Давно для тебя берегу. Сердце во сне как забьется, забьется — чудится, ты ко мне едешь со своими малыми... Как зовут их? Запамятовала... Сына — Эдуардом, Эдиком...— Григорий вдруг смутился, поняв как нелепо звучит это заморское имя для матери,— А дочку — Ленкой назвали,— поспешил он добавить, чтобы хоть немного сгладить конфуз. — Ленка — это хорошо... У меня тоже Ленка была, перед тобой ро­ дилась, померла в одноцасье... А то все сыноцки и сыноцки... И всех тво­ их братьев как косой война скосила... А я их во сне все маленькими ви­ жу, сынков... Все боюсь — в рецке утонут, в лесу заплутаются. — Мдма, а сколько вам лет? — спросил Григорий, чтобы отвлечь ее от этих мыслей. — Не знаю, Гришенька. Не то пятьдесят цетыре, не то пятьдесят шесть... На работу я спорая, а только сердце у меня дурное. Как вспом­ ню, какая семья была, да отца твоего как увижу во сне, так сердце за ­ мрет, замрет — и нет его... А то бьется, бьется, как с цепки сорвется! — И она вытерла передником лицо, туго проведя по лбу, по щекам, будто умылась.— Радоваться надо, а я — слезами тебя обмываю. Вот глупа баба! В избу заглянула какая-то женщина, окликнула негромко: •— Матвеевна, не пойдешь ноне-то? — Не пойду, Клашенька. Ты скажи там, сынок приехал. Уж я потом отработаю. Женщина постояла с минуту, глядя на Григория со страстным лю­ бопытством, и скрылась, тихо притворив за собою дверь. — Клашка это, Свиристеловых. Когда-то с тобой в школу бегала. Али не помнишь? Девкой была — горе одно. Хуже парней озоровала. Потом в трактористки подалась, в эмтеэсе работала. Мне-то есть что вспомнить, а ей и вспоминать нечего... Степа вернулся с фронта, как ло­ скутное одеяло, латаный. Ну, какая ей жизнь с таким-то мужем? Но все ж мужик в доме! А когда его бог прибрал... Видишь, у нас тут мужиков не осталось. Все на бабах держится да на недоростках. •— Так вы до сих пор работаете, мама? Пора и отдохнуть. — Что ты, милый! До отдыха ли нам? Меня в бригадиры выдвига­ ли... Еле упросила: не трожьте, за пятерых работать стану, только не командовать. Какой командир из меня-то, старой? — Нет, нет, мама, бросайте работу. Я затем сюда и приехал! — ска