Сибирские огни, 1965, №11

Р А С С К А З Дарья Матвеевна цедила молоко через ситечко, когда открылась дверь. Луч солнца упал на чисто выскобленный стол и худые шаф' рановые руки Дарьи. Не оглядываясь, она сказала: — Сииас, сицас... — Можно молочка попить? — Можно, голубцик,— все так же, не оглядываясь, проговорила Дарья и вдруг, выронив ситечко, стремительно обернулась. — Гришенька, сынок! Григорий обнял мать, задрожавшую и спрятавшую у него на груди непокрытую голову. Будто держал в руках малую птаху. Через ситец кофты он чувствовал ее худые лопатки, а под ними — всполошенно бью­ щееся сердце. Он давно не видел мать, несколько лет, и только теперь понял, как ждала она его. — Сынок! Приехал, не забыл! «Не забыл?» Если бы не Лариса, он и в этот отпуск не приехал бы к матери. Когда он был здесь в последний раз? Кажется, после госпиталя. Мать отпоила его травами, парным молоком и отпустила учиться. Как фронтовика, его приняли без экзаменов. Он долго стеснялся своего архангельского говорка и, бывало, с боль­ шей охотой ехал на практику, чем домой,— чтоб отвыкнуть от навязчи­ вого «цоканья». Потом... Потом послали в Красноярск — работать. Там он женился, там родились дети, и своя семья совсем заслонила мать. Посылал ей иногда деньги — и все. А она писала перед каждым праздником. Григо­ рий получал письма и неделями носил их в кармане пальто, заранее зная, что в них. В письмах мать называла его на «Вы» и величала Гри­ горием Григоричем, писала, что корова отелилась, а кладовщик про­ воровался, что урожай хорош, а убирать некому. Никогда она не звала его к себе, только жаловалась, что хочется ей повидать внуков: «...а то смерть придет, а своих кровных и не увижу...» И сейчас она прежде всего о детях спросила: — А как малые — здоровы ли? — Да, мама, все здоровы.— ответил Григорий и провел рукой по ее неседеющим волосам с бледным пробором посредине.