Сибирские огни, 1965, №11
— Ты умеешь хранить тайну? — в свою очередь спросил Кукушкин. Тоня кивнула и посмотрела на него так, словно сию же минуту го това стать ради Кукушкина молчаливей могилы. После обеда они вместе пробрались в заколоченный особняк и дол го рассматривали книги. Теперь они часто приходили после уроков в свою библиотеку. В этот день Тоня была явно не в себе. Глаза ее смотрели бессмыс ленно в одну точку, и книги вываливались из рук. — Что с тобой, Тоня? Тоня заплакала беззвучно и горько. Крупные с горошину слезы по текли по ее щекам. Кукушкин не любил слез, особенно девчоночьих. В другой раз он встал бы и ушел, сказав. «Плакса. Я думал, что ты человек, а ты плакса!», но на этот раз еще не известное ему Тонино горе чем-то тревожным наполнило и его душу. — Меня раскулачили...— тихо сквозь слезы выговорила Тоня. Кукушкин не знал, как раскулачили Тоню. Кукушкин видел, как раскулачивали клюкинского кулака Степана Зернова. К двухэтажному, наполовину каменному, наполовину деревянному дому подали две под воды. Нагрузили на них какое-то тряпье, чугуны и самовар. Вышел Сте пан Зернов мрачный, без шапки, за ним, причитая и голося, его много численная родня. — Спасибо за добро, сельчане,— сказал Зернов,— может, встре тимся!— и сел в дровни. Подводы тронулись. Зерновский кобель метался на цепи, завывая от ярости. Народ расходился с зерновского подворья молчаливо, как с пожарища. Кобель уцепился зубами за шинель милиционера. Милиционер вы стрелил. Кобель заскулил и вытянулся. Наверно, подумал Кукушкин, так же раскулачивали и Магрычевых. Наверно, так же без шапки вышел Козьма Магрычев и сказал, обра щаясь к собравшимся: — Спасибо, мужички, за все доброе, что я вам сделал...— и сани тронулись, и на санях запричитала забитая молчаливая Магрычиха, и дядя Токун крикнул вслед Магрычеву — Тебе давно пора за своим Балабаном. Одного поля ягода! •— Откуда ты знаешь, что тебя раскулачили? — спросил Кукушкин. — Мама передала...— сказала Тоня. Кукушкин не стал расспрашивать Тоню, как и с кем ее мать успела передать Тоне о случившемся. Он понял, что выслали только одного хо зяина. И ему стало жаль Тоню какой-то щемящей сердце жалостью. Ему вдруг захотелось быть по отношению к Тоне тем добрым челове ком, каким стала для Кукушкина в свое время тетя Поля. — Меня выгонят из школы? — спросила Тоня, как будто от Кукуш кина все это зависело — Не выгонят! — твердо сказал Кукушкин, словно он был по край ней мере Петр Иванович Филин. — После обеда зайди ко мне,— сказал Петр Иванович Кукушкину, Кукушкин зашел. — Ты никому не рассказывал о библиотеке? — Нет. — Молодец. Ты мне нравишься. Идем, показывай.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2