Сибирские огни, 1965, №11

мудростью — всеми этими качествами, собранными воедино, представляла для Фадеева, для души его тот женский идеал, одно стремление к которому могло наполнить его внутреннюю жизнь. Я понял, что, создавая ее, он любил ее, даж е сам не отдавая себе в том отчета. Вы только прислушайтесь, как он говорит о ее певучем голосе, о ее косах, о ее очах, наполненных светом! Это было воплощение мечты о прекрасном человеке, мечты, которую он, дальне­ восточный комсомолец, вместе с пламенными идеями революции взрастил в себе с мальчишеских лет. Если бы люди сами себе вслух читали самые дорогие, самые волнующие их пись­ ма, наверное бы, они читали их так, как «Молодую гвардию» Александр Александрович. Он не перевоплощался в своих героев, не пытался их «изобразить», он просто говорил о них таких, какими знал и понимал. Как мы слушали? По правде говоря, об этом трудно рассказать. Чтение захватило всех. И немудрено — и роман был хорош, и читал Фадеев с покоряющей задушевно­ стью, и страшная война была в сердцах у каждого. Мы не устраивали обсуждения: вроде бы никто ничего и не говорил. Всем было ясно: хорошо! Часы пробили полночь. Пора было спать. Фадеев читал три часа: с девяти до д в е ­ надцати. Все стали расходиться по своим комнатам, а те, кто жил не в доме творчества, по своим домам. — Ну, что ж, хлопцы,— сказал Фадеев,— давайте я провожу вас. Он еще был переполнен волнением от чтения, от вновь пережитого своего повест­ вования, хорошо утомлен, и мы понимали, что идти в свою пустую, холодную дачу, в единственную теплую комнату ее, и оставаться там один на один с собой — ему было невмоготу. П адал снег. Тихий, крупный, легкий. Молчаливо шагал впереди Илья Чернев, за ним, опираясь на палку, Марк Шехтер, за ним я, а позади, замыкая шествие,— Фадеев. Мне очень хотелось оглянуться, «при­ тормозить» и пошептаться с ним, но я догадывался, что он, видно, хотел побыть и с нами и вроде как бы без нас. Однако уж такой характер: вдруг я услышал наступаю­ щий на пятки скрип шагов и почувствовал, что он тихонько толкнул меня в бок. — Ну, Витя-Волк!— сказал Фадеев, останавливаясь.— Каково? Глаза его блестели под пыжиковой шапкой, серебристо сверкающей осевшими на нее снежинками. Фадеев был красный, высокий, строгий, и именно поэтому я понял, что ему страшно хочется, чтобы кто-нибудь просто, по-человечески, ласково, ну, как мама, сказал бы: «Ах ты, Сашенька! Ах, ты моя умница!» Вот я взял и сказал ему эти слова и еще какие-то, со стороны, так, может, совсем наивные, ну, просто дурацкие, а он слушал их с удовольствием, всерьез, послушно стоя, с открытыми глазами и даж е не поморгав на этот раз. — Молодец! — сказал он после некоторой паузы, как бы возвращаясь в эту реаль­ ную зимнюю ночь. — А, собственно говоря, чем же? — удивился я, все же слегка польщенный. — Д а нет,— сказал Фадеев, весело глядя на меня.— Это не ты молодец, а вы­ ходи т— я! Роман-то я написал! — и он рассмеялся, довольный.— Ну, а-а-а!...— он за ­ мялся.— Язык каков? Его вопрос меня удивил. Язык романа был такой, каким Фадеев писал всегда. Разговор у нас как-то на эту тему не заходил. А вот позднее, когда он закончил роман, он рассказал, что Сталин, прочитав «Молодую гвардию» и даж е высоко оценив ее,— это было, разумеется, до последовавшей затем жесткой критики на уничтожение, кото­ рой роман позднее подвергся,— пытался склонить Фадеева к мысли, что ему следует задуматься над тем, чтобы переменить стиль и характер своей писательской речи. — Он говорил мне,— рассказывал Фадеев,— что язык Льва Толстого, которому я близок, все-таки труден для массового читателя. «Вот,— говорил Сталин,— возьмите язык Тургенева, Чехова,— простой, ясный, с