Сибирские огни, 1965, №11

Мишка нахмурился erne больше и засопел, а окружающие загоготали: куда де­ нешься, Фадеев «врезал» ему по справедливости. — Частник,— сказал маляр Петрович серьезно, настолько серьезно, что не сразу и угадаешь издевку в его словах.— Наш пролетарский частник! Понимать надо! Когда мы шли назад, я спросил: — Но руки-то у него рабочие, мозолистые! Фадеев усмехнулся, почти с горечью: — Руки — рабочие, а слова — чужие. Рабочий, Витя, кто работу работает и ее уважает, как самого себя. Он так не скажет. Не сможет так сказать. Видишь ли, ( достоинство — одно из главных,— Фадеев очень серьезно сказал это,— одно из главных свойств характера рабочего, да и вообще руссквго человека. Собственно так и начался разговор об особенностях и странностях писательского труда. Сначала шли молча вдоль обрыва. Потом заговорили о том. что вот если для обычного человека лишь иногда наступает кризисное состояние — когда он вынужден пренебрегать сном, едой, привычным распорядком жизни, отдыхом, ну. например, когда идет пора экзаменов или решается судьба проекта, стройки.— то для писателя это со­ стояние кризиса, экзамена на каждой, буквально на каждой своей новой книге,— постоянно. Ну, спрашивается, куда денешься, как пойдешь отдыхать, когда завтра «экзамен», завтра испытание. Когда «они» — твои герои ждут, когда на чистом листе бумаги — творится жизнь, идет своим чередом, пока еще только тебе одному известная судьба людей. И дело здесь не в мещанском упреке в отсутствии гениальности: «какие там у тебя муки!», мол, ты «не Лев Толстой». «Эх,— сказал фронтовой литератор од­ ному подполковнику — так ведь и вы не Суворов и не Рокоссовский! Однако и вам ничуть не легче воевать, чем Суворову, а мне писать, чем Льву Толстому». Кто мог предполагать тогда, зимним днем 1945 года, когда мы с Александром Александровичем шли переделкинскими заснеженными перелесками, что через десять лет разразится роковой для Фадеева творческий кризис, когда он сам, перед самим со­ бой, не сдаст этот с каждым следующим произведением вечно повторяющийся для писателя экзамен, и трагическая судьба недописанного романа «Черная металлургия» сольется с его собственной трагической судьбой. В августе 1955 года на мое имя, с промежутками в две недели, от Фадеева при­ шло неожиданно два письма, в которых, несмотря на напускной оптимистический тон их и утверждение/что он «здоров и жизнерадостен»,— крушение романа и необходи­ мость писать его з а н о в о , были признаны писателем для самого себя со всей очевид­ ностью Никому и в голову тогда не могло прийти, какой тяжкой гирей, еще одной среди других, ляжет это на чашу весов его жизни. После сурового самокритичного анализа романа Фадеев, хотя и скрывал свое подлинное душевное состояние, все же писал в письме (от 7 августа): «Был период, когда я испытал некий нравственный шок. Теперь более или менее стало видно, что и как надо сделать. Однако потребуется для этого месяцев 7—8. если не будут сильно отрывать». Тем. кто хорошо знал Фадеева, известно было, какие большие, очень большие надежды возлагал он именно на этот роман. Семь-восемь месяцев! Какой по сути дела жесткий, вернее, даже нереальный срок для переработки и завершения такого большого романа! А на самом деле — чтобы написать его заново. И как он трагически мал, этот срок, совсем ничтожен, когда тебя не только «отрывают» дела (эта беда, как говорится, еще не беда), но когда писатель — можно это было допустить или нельзя — узнает о якобы неизлечимой болезни — циррозе, которая, он только так и мог думать, ограничи­ вает и этот срок и... самую жизнь! В том же письме Фадеев писал: «Настроение рабо­ чее. К сожалению, ргбогаю — и на это уйдет почти весь август — не над романом, а над докладом...» Доклад был произнесен 27 августа 1955 года, и по странному совпа­ дению срок в семь-восемь месяцев, указанный в письме, совпал совсем с иным: траги­ ческим окончанием, нет, не романа,— он остался недописанным,— а жизни писателя. Восемь с половиной месяцев спустя Фадеев застрелился. Но все это было потом, потом А тогда даже те, кто знал чрезвычайную, повы­ шенную ранимость Фадеева, не могли ничего подобного предположить...