Сибирские огни, 1965, №10

Ходит вокруг девушки — спотыкается, шаркает. Жесты его беспокойны и разнообразны. Он косит на понимающе притихших товарищей тяжелы­ ми, умными глазами. Когда Юрий провожает ее ветряной пригородной пустошью, в его откинутых назад волосах, шишковатом лбу и заострившемся подбород­ ке Юле видится зрелое мужество. Она доверительно смотрит на Юрия и заразительно шепчет: — А мне кажется, ты сладишь е этим проклятущим страхом. А?!.. Сладишь!.. А то давай уйдем отсюда, если уж совсем неможется. Никто ж тебя не осудит! Ведь это как болезнь... Уйдем давай! Опять в техни­ кум поступишь... Оттого, что Юля смелеет с каждым словом, Юрию кажется, она плотнее, требовательнее прижимается к его плечу. Что-то меняется у Юрия в осанке: ослабшая шея и опущенные пле­ чи говорят о нерешительности. Он молчит. Но не так, как требуется для того, чтобы показать безразличие к ее словам. Он молчит упорно, зата­ енно. О чем-то определенном! И Юля тоже умолкает. В этом молчании нет ни нетерпения, ни обиды — в нем восхищение и тревога. Гордый человек, он не желает выказывать любимой своего унижения! А может, и еще что-нибудь связывает ему язык. 5 До недавнего времени одни стихи были его настоящей заботой. Те­ перь у него достаточно других забот. И одна из них — деньги! Надо сэкономить как можно больше денег, чтобы в день получки было что отослать сестре домой. Ее, старшую сестру Машу, он представляет не иначе, как склонив­ шейся над гладильной доской в жаркий, длинный-длинный день. Она тяжело двигает голыми острыми локтями, гнет, словно под ношей, свою узкую спину, сонно клонит по-старушечьи сухощавую голову, смахивает с бледного тонкого носа капельку пота, и капелька эта, падая на раска­ ленный утюг, даже не шипит,— так она огненно-горяча, так изнуритель­ на Машина работа. Юрий стал понимать это, когда они уже лишились отца с матерью. Мать много рожала, часто болела после родов и умерла, не дотя­ нув до сорока. Отец, порабощенный тоскою, стал невнимателен к себе, простудился, и его наболевшее сердце не выдержало высокой темпера­ туры. Кроме Юрия и Маши, осиротели близнецы, малыши годиков двух по третьему. И Маша, у которой было уже двое своих детей, взвалила на себя все семейные хлопоты. Одно это понуждало Юрия смотреть на нее с нескрываемым восхи­ щением. А тут еще вышла у них семейная неурядица: муж изменил Ма­ ше. И Маша не простила ему. Она решилась жить одна с четырьмя деть­ ми на руках. И не злобилась, не жаловалась. О том, что лежало у нее на сердце, можно было только догадываться. Тогда-то и пришел конец неумению решить, чем бы он мог быть полезен людям. Юрий пошел на высотную стройку, пошел покорно и уве­ ренно, полагая, что иначе и быть не может. Потому что ветром высоты дышали его отцы и деды. Да и вообще строить — это же извечное в че­ ловеке! С первой тревоги не за себя — за Машу, за оскорбленного человека, завязывался характер Юрия. А Юрию поначалу и ни к чему! И только теперь, часто вспоминая Машу, он смутно понимает это, когда, подавлен-