Сибирские огни, 1965, №10
Мы ехали обратно, и я вспоминал, как плакала нынче вечером Долбанма, прижимаясь ко мне. Почему-то мне очень приятно было вспоминать об этом. Потом я стал перебирать в памяти наши детские игры — во что только мы не играли! И то, как Долбанма изображала там взрослую женщину, чаще всего, мою жену. Имя мужа не положено произносить жене, нужно заменить его каким-то иным словом: «мужчи на», «хозяин юрты». И вот, маленькая Долбанма сквозь зубы цедит: — Хозяин этой юрты, вот этот человек... Уехал за табунами. Дома его нет сейчас. А вы подождите, сват мой, он скоро вернется. Я пока чай сварю быстренько. И начинала хлопотать по хозяйству — так иная настоящая хозяйка не сумеет. Во время варки чая вдруг суетливо склонялась, будто и вправду люльку качала, напевая: «Ны-ы-ы, тьфу-тьфу, баю-бай...» А потом обрадованно воскликнет: «Проснулся, сыночек мой! Скоро отец с табуном вернется, золотой мой, посадит тебя на жеребеночка». Ска жет так — и люльку на колени поставит, и смущаясь, будто ребенка кормит, прижмет к груди... «Милая моя Долбанма...» — думал я, скача ночью к аалу, и отчего- то сердце щемило у меня так сильно, что трудно было дышать. Тогда я запел: «Перебежит широкую степь мой мухортый —■ Пена выступит на нем, все увидят. Попадет в сплетню милая моя — Слезы польются у нее, все заметят...» С этой песней мы въехали в аал. Утром все сели на разнаряженных коней и поскакали. Я взял на поводок любимую собаку Долбанмы Эзирека и пристроился с ним в самый хвост за вьючным караваном лошадей. Когда мы выехали из аала, я увидел, что родители Долбанмы брызгают нам вслед чем-то и кричат: «Курей, курей!» Они «делили счастье», как бы оно не ушло со всем из аала вместе с красивой дочкой. Тогда не будет плодиться скот, и в покинутую счастьем юрту придут мор и болезни. Так же полагалось поступать, когда продавали скот. «Не стало белого коня — Не хочу глядеть на коновязь. Не стало в аале самой красивой — Жить в нем не хочу!» — пел я, стараясь никому не показать своей грусти. Долбанма ехала впереди в полном наряде невесты, накрытая поверх яркого халата еще и покрывалом. Ее окружали пожилые женщины. Но изредка Долбанма оглядывалась, будто желая проверить, здесь ли все еще Эзирек, и встречалась со мною глазами. — Чу-чу! — кричал я Эзиреку, будто видел зверя впереди. Он настораживался, поднимал уши, но убедившись в обмане, снова высовывал розовый язык и лениво трусйл рядом. «Впереди так много людей и лошадей — какой зверь тут может появиться! Зря потревожил меня!» — как бы говорил своим видом пес и добродушно вилял хвостом. «Правильно,— отвечал я ему,— Волка тут не может быть, но мне хочет ся подскакать поближе к моей милой Долбанме...» И я снова науськи вал Эзирека и снова мчался вперед... У подножия горы росли деревья и протекал небольшой ручей. Тут к нам подъехало пять всадников, они спешились и поднесли угощение почетным старикам из свиты невесты. У следующего ручейка нас опять ожидали встречающие, они снова поднесли угощение со словами:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2