Сибирские огни, 1965, №10

починить. У некоторых наших девушек вдруг появились подарки: серьги нетувинские, колечки, платочки. О таких девушках скоро стали петь частушки стыдные, особенно усердствовали мы, мальчишки... «Китай­ ский шелк облиняет — кто потом его наденет? Девичья краса опозоре­ на — кто потом рядом сядет?». Правда, если китаец хотел жениться на тувинке, то этому не про­ тивились, а считали за честь, даже приданого больше давали. Так вот, скоро наши тувинские чиновники стали сгонять народ на уборку улуг-шольского хлеба. «Послужить солдатам Ян Чи-чао — наша священная повинность!» — будто кедровки во время лесного пожара метались чиновники на своих лошадях, земля под ними горела, на спинах людей плетьми костры раз­ жигали. Открыто роптать наши боялись, но внутри все шипели, точно пере­ кисший кумыс: — Пусть чужие собаки дерутся, а мы при чем?.. Между двух огней сидеть — оба крыла спалишь... Одновременно ревут от голода белый и желтый медведи — беда!.. И нам всем голодать... Однако скоро улуг-шольское море хлебов окружили голые челове­ ческие спины, задымились костры. Между этими кострами метались чи­ новники с криками: «Давай, давай! Скорей!» Их ременные плети были окровавлены. Люди жали китайцам хлеб, а на их собственных полосах хозяйни­ чали птицы. Бывало, на десятину сгоняли по сорок-пятьдесят мужчин — двух трубок выкурить не успеешь, как они оказывались на том конце полосы. Случалось, сам министр Ян приезжал полюбоваться такой ра­ ботой и, хваля, сравнивал работающих с пожаром во время ветра. Под плетками чиновников вязали снопы, тащили на ток, обмолачивали хлеб, сносили в амбары и сухие ямы: ни одно зернышко этого урожая не должно было миновать амбары Ян Чи-чао. «Чужая земля неровная — споткнутся, чужая еда с проклятьем — подавятся»,— говорили люди. Зимой все вроде бы утихло, и народ успокоился немножко, но едва желтая весенняя вода наполнила поливные канавы, китайцы появились снова. На полях шла подготовка к севу. Тут поливают, там перепахивают пар, чтобы сберечь снежную влагу, дальше — выжигают сорную траву, а мальчишки на ездовых быках вовсю заливаются песнями, соревнуясь с жаворонками. Мы с дядей Баран-оолом, после того, как я полил целый шан земли, впрягли в плуг синего и белого быков и начали пахать. Лемех у плуга был железный — я разыскал его на русском пепелище,— мы привязали его к деревянной доске веревками и проволокой. Он скрипел на все ла­ ды, но мы гордились этим сооружением. Ведь обычно у нас пахали де­ ревянными сохами. Однако пахал он неровно. Там, где земля была по­ лита хорошо, лемех глубоко уходил в землю — и оба быка натужно дергали, стараясь вытащить его. Вытащат плуг скребет поверху, а дядя орет, чтобы я бил быков, не давая им передышки. И только, когда дядя налаживал лемех, можно было остановить измученных животных. Они стоят мокрые, вывалив языки, дышат, колыхаясь всем телом, точно палка в струящейся воде. Не успели мы сделать пятнадцать мучительных кругов, как к нам подскакали два всадника. В одном из них я узнал тувинского чиновника Чирык Мерена, а другим был китайский чиновник. Оба без винтовок, лишь с револьверами на боку. Мерен приветствовал дядю: