Сибирские огни, 1965, №10

тару в деревянной ступке, а мама варит наш желтоватый соленый чай с молоком. Мама такая свежая, только что умытая, расчесывает свои длинные волосы. Расчесала, заплела косы, перекинула за спину и пока­ чала плечами, чтобы косы поудобней легли на спине. Потом весело улыбнулась, обнажив белые зубы, сказала отцу: — Быстрей толки тару, чтобы твои сыновья и дочки поживей вы­ скакивали из постелей да бежали к речке умываться. А потом мои до­ рогие ребятишки возьмут чашки, а в них полным-полно тары со слив­ ками. Вижу, как мама расставила наши чашки подряд и, наклонив ступ­ ку, горстью доставала оттуда тару, такую белую-белую и раскладывала поровну. Вижу, как ее тонкие белые пальцы, сложенные корытцем, быстро мелькают то в ступку, то обратно, а серебряные кольца так и сверкают. Я слышал даже запах тары. Бывало, когда я съедал всю, то еще долго лизал уже совсем пустую чистую чашку, она пахла тарой, и мне казалось, что я все еще ем. Мама сказала: Сыночки, поднимайтесь, пора! Надо овечек выгонять с утрен­ ней прохладой. Я открыл глаза и увидел не маму, а бабушку. Она трясла нас с братом. «Ох, зачем мне это счастье приснилось! Что бы я ни отдал, лишь бы не просыпаться. Хоть бы умереть мне!» Я поглядел на бабушку, и она показалась мне тенью какого-то странного зверя, живущего в этой опустевшей юрте. Бабушка села и сразу сделалась похожей на давно обгоревший пень. Мне ничего не хотелось видеть, я крепко зажмурился и натянул шубейку до самой маковки. «Эх, какой я нескладный! Надо бы взять той та­ ры, да поесть из маминых добрых рук... Целый бы месяц, небось сытым ходил!..» Заснуть больше не удавалось, сон, наверное, умчался туда, куда злые духи маму унесли. Сердце мое билось так громко, что, надо ду­ мать, слышно было не только мне, но всем. — Эх, бабушка, зачем ты меня разбудила! Я маму видел в хоро­ шем сне! — пожаловался я, поднимаясь с постели, — Ой, сынок, когда трава начинает пробиваться и закукует ку­ кушка, человек особенно тоскует по ушедшим. И я, услышав поутру го­ лос кукушки, больше уж спать не могла... Помнишь, как мама пела: «Прокуковав, улечу, как кукушка. Зазеленею травой и увяну к осени...» Бабушка, пытаясь спрятать от меня набегающие на глаза слезы, принялась громко стучать посудой, которую она мыла. Я выбежал из юрты на волю. Утро было солнечное. Неподалеку, в тополиной роще, слышался голос кукушки. «Поет-поет, а потом тоже улетит,— подумал я, сел, прижавшись спиной к стене юрты, крепко об­ хватив колени. Закуковала еще одна кукушка, потом еще. Из юрты вышла бабушка, встала, согнувшись, глядя слезящимися глазами куда- то вдаль. — Бабушка, а что они перекликаются? Сговариваются улететь и умереть там? — Глупенький ты какой! Когда из твоей головы непригодная вода вытечет, а ум прибавится? — удивилась бабушка, а я подумал, что в ее голове тоже много воды. Вытекают слезы — бабушке становится легче, и она веселеет. — У всех птиц есть своя пора. Кукушка кукует о весне, это время