Сибирские огни, 1965, №10
— Что ты говоришь!'Душе мертвого нельзя возвращаться назад, эТй несчастье, сынок... Вот минет сорок девять суток, тогда мы поедем к маме на кладбище — делать ей последние проводы. После этого уже нам будет не к чему зажигать светильник.. Я вышел из'юрты. Горы были серые и плыли, словно живые. Где-то среди эТйх гор бродила душа мамы и просила света... Когда Миновал положенный срок, родные нажарили баранины, со брали сметаны, творога и араки, позвали шамана и поехали на клад бище. Меня посадил на седло дядя. Я никому не рассказывал, что по бывал у мамы раньше всех, знал, что сильно будут ругать. Не доезжая до могилы, все спешились и стреножили лошадей. Часть старших родственников вместе с шаманом прошли дальше, стали чТо-то разглядывать на земле в том месте, где тогда лежала мама, Остальные задержались возле лошадей, перешептывались: — Все очистили, только косы возле караганника еще остались. — Флажки давно упали. г — Здесь костер разведем, несите еду сюда, на белую кошму. Я потихоньку тоже осмотрелся, но было пусто, только в беспорядке валялись флажки, да плоский камень, который был подложен под голо ву мамы. Отец ходил склонившись, будто что-то искал. Женщины пере говаривались, что он, наверное, ушел нарочно, чтобы никто не увидел, как он плачет. Женщины расстелили на траве белую кошму, разложили на ней еду. Разожгли костер, в него бросали и брызгали понемножку от всех при ношений. Расселись полукругом перед костром. Шаман стоял возле, держа в руках хадак, пел: — Твои дети, родные и друзья приехали обменяться с тобой таба ком, разделить питье и пищу. Кушай, не побрезгуй. Не стесняйся, будь как своя... О, Майндыр, не беги от нас! На что обижаешься? Или пови дать кого хочешь, или мысли черные есть?.. Ох, зачем убежала? Ох, не плачь,— шаман обернулся к сидящим,— не брезгуй, покури, на!.. После этих слов шамана каждый, кто курил, стал бросать в огонь табак из своей трубки. — Теперь тебе оглядываться нечего, белой дороги тебе в царство богов! После того, как шаман отправил душу в путь, все принялись есть и пить, а женщины стали снова всхлипывать и причитать. Я следил за костром, чтобы увидеть, как станет есть душа. Но так ничего и не уви дел. Изредка масло или сало вспыхивали ярко, а я думал, что если ма ма уезжает улыбаясь и с такими разрумяненными щеками, точно пла мя,— это хорошо. Шаман кончил петь и говорить, ему подали почетную еду— кур дюк. А мне передали лопатку — небывалая честь! Будто и на самом деле мама своими ласковыми руками сама подала мне этот кусок. Я так досыта, хорошо поел. А люди, взглянув на меня, улыбались, го ворили наши пословицы; — Ничего, сынок, от сиротства' не умирают... Чего не видел отец — сын увидит. Чего не успела увидеть мать — дочь увидит... У родственников По знакомым и незнакомым, по родным и чужим аалам пошел ски таться я... «Где сыт — девять дней живи, где голоден — совсем не оста вайся...»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2