Сибирские огни, 1965, №10
— Твой сын такой красивый, отдай его мне. Смотри на меня, на нее... — он указал на себя, на девушку и на меня, видно ему не хватало тувинских слов, чтобы объяснить, как я похож на них. «И правда, наверное, я русский. А теперь они и узнали. Вот беда! Но они, кажется, хорошие люди, если возьмут меня к себе, так ниче го, ладно...» Узун-эмчи в это время потер белым пушком мою руку, сильно за пахло чем-то, похожим немного на запах пихты. Тогда он стал не очень сильно царапать по руке маленьким железным ножичком, остался се-, ренький след. Потом стеклянной палочкой капнул на поцарапанные места три капли... Я стоял и ждал, когда же он начнет резать меня. Девушка-зайчик спустила мне рукав, взяла меня под мышки, вы несла к маме и сказала: — Ваш ребенок очень храбрый. Ее глаза, светлые, как незрелая смородина, тепло ее нежных чи стых pvk навсегда остались в моем сердце, так, же как три следа на моей руке. Если после этого меня дразнили русским, я совсем не обижался. Долго затем мы играли в прививку оспы, и я был Узун-эмчи, а моими пациентами — все дети аала. Стебелек одуванчика служил мне ампулой с вакциной, хирургическим ножичком — острый камень, а перевязочным материалом — листья черемицы... Узун-эмчи спас в тот год жизнь многим людям и, вероятно, мне тоже. ' Смерть матери Однажды отец пригласил двух лам. Нас заставили толочь жареный ячмень, сделали из этой муки тесто, а ламы вылепили из него высокую трехгранную пирамиду и вокруг нее — голых людей и еще разных страшных идолов. Потом ламы уселись в юрте и принялись читать свя щенные книги, а когда прерывали чтение, то гремели медными тарелка ми, играли на дамбыре, конге, кенгирге. Они читали молитвы то скоро говоркой, то растягивая, то пели хором. Когда уставали, пили чай или араку, ели мясо. Я глядел на них и думал: «Ну, наверное, они скоро поймают ту злую болезнь, что мучает маму». Были зажжены везде светильники, в маленьких и больших медных пашах стояла разная еда. Мама, еле держась, сидела на кровати, си лилась помолиться, соединив ладони и прикладывая их ко лбу. Все на ши взрослые тоже молились, кланяясь до земли. Особенно истово мо лились отец и бабушка, кланяясь много-много раз подряд. Время от Времени ламы приказывали отцу принести жертву богу, и отец, спешно взяв кугерчик, брызгал аракой в сторону богов, а после, налив араку в чашки, подавал ламам. Чем больше молились ламы,-тем пьянее и гром че становилось их чтение, а грохот тарелок и барабанчиков все оглуг шительнее. Перед старшим ламой стоит тарелка, полная ячменя, время от вре мени он черпает из нее горсть и швыряет ячмень то в дверь, то в маму. А она только закрывает глаза — и зерна ячменя, отскочив от стены, падают ей на лицо. Ламы в это время свирепеют, ругаются, кричат, вы гоняя чертей. Перед вечером меня послали пригнать телят. Вернувшись, я уви дел возле очага, лукой к огню, мамино седло, поверх был брошен ее шелковый праздничный халат, рядом лежали ее украшения, нарядные
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2