Сибирские огни, 1965, №10

Налицо — как будто борьба за образо­ вание, за массовость знания, а на деле — боязнь этого знания, регламентирование его, спекуляция на нем. И оказывается, что «массовость» — не что иное, как умышленный эклектизм, умыш­ ленное приготовление похлебки из ценней­ ших продуктов. Она дает иллюзию знания, •она демагогически прокламирует его, раз­ вращая своей доступностью ум, любопытст­ во и само знание. Снимается только верхний слой, глубины остаются нетронутыми. Даже умный, толковый директор музея, боевой комбриг, человек чуткий, мужествен­ ный и справедливый — ничего не может с этим поделать. Он так же односторонен, так же узок, так же упрощенно механистичен. Свой военный опыт он считает универсаль­ ным опытом. И стоящие над ним чиновни­ ки во френчах, все эти средние инстанции культового организма, поощряют в нем это. Но если директор — это еще живой чело­ век, если совесть и ум еще не убиты в нем, то эти — средние — уже отвлеченные от себя автоматы, их индивидуальность осталась по ту сторону фильтра. Страшные фигуры возникают на полях повести. «Мадам Смерть» — машинистка и осведомительница — женщина, в которой не осталось ничего женского, женщина — остов женщины, лицо без лица, один из массовых штампов машины. Директор библиотеки Аюпова — фанатичка, убившая в себе все, кроме неразмышляющей преданности, и — требующая того же от других. Старуха Ван дер Белен, сжегшая труп своего мужа — доктора Блиндермана — и мечтающая выле­ пить из пепла бюст его. И, наконец, краси­ вые и молодые Михаил Степанович и его аспирантка Софа — уже с этих лет полу- оскопленные, полупринадлежащие себе. Все это продукты и отработки механиз­ ма, о принципах которого рассуждает «хра­ нитель». Он видит за ним не одно лицо, не случайность, а развитую сеть отношений, способов утверждения себя. Он обращается к древности, и тогда-то оживают все эти черепки и камни, и начинают говорить за­ навес и увертюра. И тогда к месту стано­ вятся рассуждения об основательности со­ бора, о крепости алма-атинских построек, способных выдержать землетрясения. Архитектор Зенков строил собор надол­ го, на века. Он учитызал характер почв и особенности рельефа. Он вписывал собор в алма-атинское небо, и основательность, и красота сливались в его творении вместе. Он рассчитывал, он опирался на землю, но купол его собора уходил к облакам, и одно .согласовывалось с другим. Теперь же на месте собора планируется куб. Призматический куб, мечта директора, •который должен сменить это «наследие прошлого». С грустью смотрит «хранитель» на макет этого куба, и его прозрачность, по­ хожая на прозрачность стрекозиных крылы­ шек, кажется ему той же иллюзией, тем же обманом. «Настоящая сила добра уже потому, что устойчива»,— говорит он. «Беда, когда бес­ силье начнет показывать силу...» Директор подхватывает его мысли: «А знаешь, сколь­ ко у нас вдруг появилось охотников бить зеркала? Превеликое множество! Превели­ кое! Пока настоящая сила соберется, раска- чается, придет — знаешь, сколько они на- уродуют?..» Они говорят о крайностях бессилия. При­ дя к власти, оно делается страшней всякой силы. «Главное свойство любого деспота,— пи­ шет Ю. Домбровский,— очевидно, и есть его страшная близорукость. Неисторичность его сознания, что ли? Он весь, тютелька в тю­ тельку, умещается в рамку своей жизни. Видеть дальше своей могилы ему не дано». Исцеление от деспотизма он видит в культуре. В овладении истинными ценностя­ ми, которые не способен загнать в землю деспот. Существует идеал, который, как прекрасная женщина, найденная археолога­ ми пятьсот лет назад на Аппиевой дороге, прекрасен и очищен от корыстных желаний. Откопать эту женщину, найти ее и вер­ нуть людям хочет «хранитель». •Он пони­ мает, что это не «спящая красавица», не от­ влеченность, а реальное знание, реальная истина, которая нужна нам на каждый день. Женщина эта прекрасней реальных не­ вест, и поэтому женихи оставили их и при­ шли поклониться ей. Но черты ее есть в тех живых женщинах, мимо которых проходит «хранитель». Именно потому он вспоминает о них в конце обо всех вместе. И Клара Фазлулаевна, и Софа, и дочь бригадира Потапова — это сестры той красавицы, и он хочет защитить их перед жестокостью. Сумма знаний еще не дает культуры. Лишь овладение человеческим опытом чело­ вечества ведет к ней. Опыт ч е л о в е ч н о ­ с т и — вот главное в той древности, кото­ рую привносит в наш мир «хранитель». Э т а красота нетленна во времени, как нетленно человеческое желание совершенст­ ва. Она не «беспачпортна» в истории, у нее есть свои предтечи. Это не химера, не жал­ кая пародия на идеал, которая рушится о властью правителя, исчезает вместе с ним. Повесть Ю. Домбровского — опыт фило­ софской повести. Поэтому действие ее ос­ ложнено отвлечениями, прямыми отступле­ ниями в древность. Они резюмируют ход сюжета, дают оценку фактам. А факты в повести живут своей жизнью. В городе происходят аресты. Все боль­ шую власть забирают аюповы и те, кто ими вертит. Раздувается афера с удавом. Она уже имеет международный резонанс, об уда­ ве запрашивают ученые из-за рубежа. С пол­ ной нагрузкой работает аппарат НКВД. Сотрудники его рыщут по горам, следят за ^ бригадиром Потаповым, который подозре­ вается в связях с иностранной разведкой. И бедный Потапов — запуганный, за­ травленный, загнанный от страха в угол —• готов поверить, что он — враг. Он же пове­ рил, что враг — его брат, хотя з н а л , что