Сибирские огни, 1965, №10

тать теоретических, чтобы ничего предвзя­ того не возникало в суждениях о законах этих явлений. Такой способ оказался уди­ вительно плодотворным и помог Максвеллу выработать собственную цельную точку зрения на электромагнитные процессы». Нечто весьма сходное рассказывает Лео­ польд Инфельд в своих воспоминаниях об Эйнштейне: «Ключик к пониманию роли Эйнштейна в науке — его одиночество. В этом отношении он отличался от всех ученых, каких мне> довелось знать.. Он ни­ когда не изучал физики в университете, не был связан ни с одной известной школой физики... Однажды Эйнштейн сказал мне: — До тридцати лет я не видел ни одно­ го настоящего физика-теоретика» («Поль­ ша», 1965, № 4). Здесь речь идет, конечно, о «теоретиче­ ском» одиночестве, о том, что Эйнштейн, как и Максвелл, оберегал свой ум от влия­ ния на него чужих идей. Ведь если Максвелл, человек большой самостоятельной мысли, опасался давления чужих теорий, то какое же огромное влия­ ние окажут чужие мнения на умы слабые, нетвердые? И не. нуждаются ли они в еще более бережной охране, нежели умы Мак­ свелла, Инфельда, Эйнштейна? Разумеется, речь идет не о том, чтобы так уже и не учить ничего чужого. Это бы­ ло бы отказом от науки. Не в этом заклю­ чается «метод Максвелла» или, если хотите, «метод Эйнштейна». Он в том, что каждый подлинный ученый всеми возможными для него способами охраняет самостоятельность своей мысли. Он не боится думать даже наперекор общепринятым, установившимся мнениям. Думать против всех иногда озна­ чает думать за всех, ради всех. Так и ду­ мают настоящие ученые и художники. Они велики собственным своим мнением, само­ стоятельностью своей мысли, а не варьиро­ ванием того, что уже известно. Во времена культа Сталина погибло мно­ го крупнейших ученых, художников. Их «преступлением» была самостоятельность их мышления. В те времена законы природы очень часто устанавливались приказами свыше. Все это не оставалось бесследным для формирования ученых. Именно в таких условиях воспитывались и молчалины, и аракчеевы от науки. В течение многих лет Т. Д. Лысенко уродовал биологию, а через нее и ряд смежных наук, проповедуя бредо­ вые идеи о скачкообразном перерождении одних животных форм в другие (пшеницы в рожь, овсюг, пеночки в кукушку, живот­ ных клеток в клетки злаков и т. д.). Такие люди наносили вред колоссальный, неисчис­ лимый (см. статью Н. Семенова «Наука не Терпит субъективизма», «Наука и жизнь», 1965, № 4) В борьбе с этим прошлым становится особенно необходимым разговор о самостоя­ тельности ученой мысли. Зазнайство, не­ уважение к чужим идеям, стремление вы­ дать свои работы за «истину в последней инстанции», заполучить для себя «критиче­ ский иммунитет» свидетельствует не только- об аморальности ученого, но и его неспо­ собности к полноценному творчеству. На­ стоящий ученый с уважением относится к чужой мысли, даже если выражает несо­ гласие с ней. Хорошую иллюстрацию дает к этому JI. Инфельд. «Казалось бы, что с моей стороны было бы невиданной нагластью и зазнайством не разделять взглядов Эйнштейна. Однако я знаю наверняка, что нет ничего более опас­ ного в науке, чем следование авторитетам и догмам... Я повторяю, собственный ум всегда должен быть в науке высшим авто­ ритетом. А почти каждое решение является результатом болезненной борьбы, в которой уверенность перемежается с неуверенностью. Я хотел, чтобы Эйнштейн понял мою точ­ ку зрения и поэтому сказал ему: — Если я хоть раз допущу, что вы всег­ да правы, то мне не остается ничего дру­ гого, как только поддакивать вам и механи­ чески производить расчеты. Исчезнет все удовольствие от научной работы. Вначале сотрудничество не ладилось. Я должен был доказать, что уравнение дви­ жения содержится в уравнении поля, но вместо этого долго пытался вывести обрат­ ное. Эйнштейн не настаивал... Как-то он сказал мне: — Если бы настаивал, вы еще дольше не могли бы убедиться, что идете по лож­ ному пути». Марк Поповский в своей статье «Спор давний, но не забытый» («Знание — сила», 1965, № 4) напоминает, что в ученой прессе многие работы часто идут с пометкой: «Просят возражать». Подлинный ученый как бы вызывает огонь на себя. И невольно вспоминается, как Н. Островский просил резче, жестче критиковать первую книгу его романа «Рожденные бурей»: «Прошу вас по-большевистски, может быть, очень сурово и неласково показать все недостатки и упущения, которые я сделал... Критика меня не дезорганизует... Откройте же ар­ тиллерийский огонь!» (Сборник «О писа­ тельском труде». М., «Советский писатель», 1953, стр. 136). Этот метод внушения сомнений, расша­ тывания обыденных представлений оказался в руках В. Григорьева и Г. Мякишева весь­ ма плодотворным. Авторы сумели сделать для читателя понятными многие сложней­ шие вопросы современной физики. Мы чита­ ем их книгу и вдруг с удивлением начина­ ем ощущать гениальную простоту эйнштей­ новских теорий, начинаем чувствовать, что современная физика не только для особо одаренных, избранных умов. Книга помога­ ет ощутить наши собственные силы и пове­ рить в них, а ведь это тоже необыкновенно важно. В авторах этой книги мы почувствовали очень интересных людей, талантливых по­ пуляризаторов, заметили их начитанность, редкую даже для «лириков». Они предста­ ли перед нами не только физиками, но и ху-