Сибирские огни, 1965, №10
«начальством» в деревне вообще как-то не прилично...» Это обстоятельство очень и очень засмущало В. Чалмаева, и он сделал такое обобщение: «Кажется, что писатели руководствуют ся запальчивой идеей: коли уж начальство, аппарат, при всем его изобилии, при всех его бюрократических затеях, не обеспечили должных побед в сельском хозяйстве, то не выведет ли его вперед «чистый» мужицкий талант, его стихийная и самостоятельная энергия? «Положитесь на крестьянина — и он все вывезет!» — эта мысль может воз никнуть как необдуманная крайность в по лемике против слепого администрирования, действительно не раз мешавшего развитию сельского хозяйства. Но как она однобока, как ошибочна! И к какой неполноте, не правде приводит она в художественном творчестве!» Невольно В. Чалмаев выразил задушев ные и до поры до времени затаенные мыс ли некоторых администраторов, которые так испугались обыкновенной и справедливой критики известных и негодных методов ру ководства, что им везде мерещится подрыв авторитета «начальства вообще», и мысль о том, что «надо положиться на крестья нина», т. е. на колхозников, среди которых сегодня много коммунистов, они уже счи тают «необдуманной крайностью» в полеми ке с «голым администрированием». А ведь повесть С. Залыгина и роман П. Проску рина написаны о другом. И напрасно В. Чалмаев сам пугается и других запуги вает. В. И. Ленин, говоря о захвате крестья нами помещичьих земель и их справедли вом распределении, говорил: «Надо пом нить, что решения большинства крестьян, которые в своих решениях довольно осто рожны, есть законное и общегосударствен ное решение» и что «в этом отношении на крестьян можно положиться» (Собр. соч., т. 24, стр. 459). А вот по Чалмаеву, на пя том десятке лет Советской власти на крес тьянина уже положиться нельзя, и он очень боится, как бы начальство не пострадало. Убежден, что никогда не пострадает ника кое начальство, если оно, как В. И. Ленин, в своих действиях будет опираться на тру довой народ, на крестьян в том числе, так как крестьяне тоже, как известно, народ. В. Чалмаев искренне считает ошибкой положиться на колхозников, т, е. на народ, на его, как он сказал с оттенком нескрывае мого пренебрежения, «мужицкий талант». Товарищ Чалмаев, мы уже не одно столе тие живем этим «мужицким талантом», он и сегодня поит и кормит нас, и на него, следовательно, можно и нужно полагаться, если мы не на словах, а на деле ленинцы. Ну, а если такие начальники, как Борисова и Корякин, все разом бросят свои телефо ны, сводки и совещания — от этого ничего, кроме пользы, не будет! Проблема культа личности в нашей ли тературе, если даже судить по одному вы ступлению В. Чалмаева, не так проста и требует к себе постоянного внимания. В этом вопросе предлагаемая фигура умолча ния вряд ли поможет нам разобраться и в том, что происходило давным-давно, и в том, чему мы были свидетелями буквально вчера. В этом смысле мне и хочется вер нуться к повести А. Солженицына. «Один день Ивана Денисовича» вызвал горячие споры не потому, что повесть эта действительно очень спорная. Вспомните: поначалу раздался дружный хор похвал от весьма и весьма разных людей. Вряд ли- всех их мы можем заподозрить в неис кренности. А. Солженицын, как известно, первым коснулся острейшей «лагерной темы» пе риода культа личности Сталина. Во-вторых, он это сделал подлинно художественными средствами, незаурядную силу воздействия которых едва ли кто сумеет опровергнуть. Наконец, он отдал все свои симпатии рус скому мужику, который, хорошо понимая, что страдает он ни за что, ни про что, ока зывается жизнедеятельным, внутренне здо ровым, способным трудом своим отстоять и свою жизнь, и свои нравственные устои от произвола и насилия. Казалось бы, за все это — и за то, что первый, и за то, что настоящий художник- реалист, и за то, что о русском мужике хо рошо, нелицеприятно подумал, надо бы ска зать человеку «добро», его вдруг начали, что называется, прорабатывать. Нет, сов сем не явной спорностью образа Ивана Де нисовича вызвано к жизни это «вдруг», а теми общественными процессами, которые происходили в нашей стране и которые за вершились в октябре 1964 года. Суть в том, что Иван Денисович — та кой, каким он существует в повести,— не вписывается в ту, теперь обветшалую кон цепцию, согласно которой все в нашей жизни развивается вширо и ввысь, вне про тиворечий и столкновений, вне реальных достижений и столь же реальных потерь. А раз не вписывается, значит, и отрицается как определенное явление нашей жизни, которое на деле не обойдешь и не объе- дешь, разве что замолчишь Именно поэто му некоторые деятели литературы и нели- тературы не столько объясняли появление Ивана Денисовича, сколько объявляли его несостоявшимся, уверяя, что делают это во славу большой правды искусства. Самый большой козырь против Ивана Денисовича выставлен такой: не борец, дес кать, он, и единственная его доблесть — желание выжить в тех нечеловеческих ус ловиях. Рисуя Ивана Денисовича покорным и незлобивым, А. Солженицын якобы про поведует карагаевшину. Нехорошо таким делом заниматься советскому писателю, не к лицу. Согласен: нехорошо и не к лицу. Но вот беда: теперь мы сами признали, что много лет подряд сковывали инициати ву колхозника, загоняли его на огородный пятачок, глушили в нем общественный ин терес не во всем хорошо продуманным осу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2