Сибирские огни, 1965, №10
Писатель задает такой вопрос: есть ли в деревнях Головырино и Патровка люди с пониманием большого значения коллектив ного труда, труда для общества, честного, творческого, дающего человеку наибольшее удовлетворение и наибольшие, в силу это го, выгоды? — Да, есть! — отвечает писатель. И че рез все его «этюды» проходит образ Гла фиры Степановны Замятиной, «вечной кол хозницы», сумевшей «прожить нелегкую жизнь со светлой душой». «Перед ней я преклоняюсь», — заявил П. Ребрин. И сразу же поставил ее рядом с председателем кол хоза из Солнцевки Игнатом Ивановичем, ко торый действовал по принципу: «Я верю те бе, вот на тебе мою председательскую ру ку». А эти люди, ставшие хозяевами, «сде лали колхоз таким, что он жил как бы на десять лет впереди других». Что же привлекло писателя в этой «вечной», то есть убежденной, колхозни це? Пожалуй, так можно сформулировать ответ на этот вопрос: высокие нравственные качества, воспитанные нашим обществом, человеческое достоинство и убежденность в правоте дела, которому она, быть может не подозревая того, верно служила. Глафира трудолюбива и воспитала ше стерых детей, таких же трудолюбивых и честных, как она сама. «Не было у Замяти ных в отношениях друг к другу и к людям ничего мелкого, пустого, фальшивого». Глафира считала, что «основа счастья в семье — взаимное уважение», и всегда, ви димо, поступала в соответствии с этим убеждением. В деревню Головырино она попала же ной нелюбимого человека. Немного пожив, она сразу определила «скопидомскую сто рону» большинства головыринцев и «свя занную с этим скудость их духовного ми ра». Программой ее жизни с этого времени стала борьба против этих «чужих взгля дов». «Борьба» — тут явно не то слово, по тому что это нечто каждодневное, незамет ное, обыденное, связанное с влиянием на мужа, с воспитанием детей, с отношением к своим обязанностям в колхозе и с тысячей других «житейских мелочей», которые на полняют жизнь человека в деревне. Особен но глубоко раскрылся ее характер в том, как «светло» Глафира до конца жизни про несла свою любовь к Сергею Ячменову, лю бовь трагическую, чистую, ничем не запят нанную, любовь, о которой рассказано пи сателем на редкость естественно, без кра сивостей и «высоких слов». «Она рассказала, как встретились с Сергеем через двадцать три года. Это про изошло на базаре. — Я сидела на трешпанке и вижу: че ловек в шинели идет ко мне и прихрамы вает. Господи! Сережа! Вот так стоим и слова сказать не можем. Она замолчала... — Когда мой-то на фронте в финскую был, считали, что погиб, а тут Сергей на шелся, прислал письмо. Я схватила письмо» и ушла в поле. Открыла там письмо, одна, чтоб никого рядом не было. Я же знала, что он меня найдет когда-нибудь! Тут в глазах, в лице ее что-то промельк нуло, как бы время, может быть, целое де сятилетие. — Открываю, а в первой строчке: «Га лочка!» Я ему пишу:. «Ты не думай, что я все та же Галочка. Я совсем не та. Теперы уже даже не похожа на ту». А там все рав но было: «Галочка!» А у меня только слезы. Р»'ки в трещинах, черные, жилы. А слезы бегут. Написала я ему, а он оттуда: «Я считал: тебя уже нет, думал— узнать бы, где кости твои лежат, ходил бы отдыхать. А ты жи ва. Подумай, какой я счастливый». — Встретились... Стоим, слова сказать- не можем. «Галюша!» — А я говорю: «Я те бе писала, что сухая стала...» Однако муж Глафиры Степановны на шелся. Жив, здоров, скоро вернется. — Мы с Сергеем-то соберемся, попла чем, поплачем. А что сделать можем? Де ти ведь... Я утопиться хотела. — Ну, все! Все теперь,— продолжала она, и в голосе ее послышались нотки беспо воротного решения своей судьбы.— Я теперь больше мать, чем жена». Конечно же, это трагедия любви, из ко торой со временем Глафира Степановна не делала тайны, потому что думала о детях, об их нравственном воспитании. И, види мо, правильно поступала: у дочери ее Оль ги тоже нескладно сложилась семья. А по смотрите, с каким достоинством она дер жится. Я уже не говорю о других ее каче ствах, будто прямо унаследованных от ма тери. Обобщая свои впечатления от Глафи ры, Ольги и доярок из Патровки, П. Реб рин напишет: «Наблюдая за этими Ольгиными стара ниями, я думал, что деревня наша более всего сильна вот такими характерами. Что за окаянная способность работать! Подни малась она чуть не среди ночи и бежала на ферму, возвращалась в девятом часу, кормила сынишку, справляла наскоро до машнюю работу, что была под рукой, и за валивалась спать, не раздеваясь, посреди горницы на раскладушке. Часа два она спала тяжелым каменным сном, а Серенька подбирался к раскладушке и ходил во круг, теребя мать то за косу, то за платье.. Вставала Ольга с лицом красным, «зале жавшимся» и, едва оклемавшись, снова бе жала на ферму. Возвращалась она через три часа, с ходу бралась за домашние дела,, теперь уже основательно, а к вечеру опять спешила на работу. А ее безотказность! Вот пошла на от стающую ферму, наперед зная, что и встре тят ее недружелюбно и что зарабатывать будет меньше. Я стал сравнивать ее с тет кой Зойкой. Та ведь тоже безотказна, Но у той это явно от примиренности. А у Оль ги? Очевидно, от понимания своего долга,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2