Сибирские огни, 1965, №10
каких вестей. Мать горевала и тайком про ливала слезы. Отец молчал. Может быть, раскаяние и было в его душе, но наружно этого он не показывал. Он был страшно упрям, суждения его были довольно свое образными, как и его натура. Если он что- либо решал, то решение его было оконча тельным. Позднее Павел говорил, смеясь, отцу: «Ты, отец, у меня как Тарас Буль ба,— и обличием схож, и характером тоже». Так или иначе, но жизнь нашей семьи постепенно вошла в свою колею. Как жил и что делал все эти годы Па вел, известно, и я не буду повторяться. Но когда наша семья переехала в 1928 году из Павлодара в Омск, мы получили известие от Павла: он прислал письмо и номер «Си бирских огней», где были напечатаны одни из первых стихов Павла. Мать плакала от радости; мы, дети, тоже были горды за брата; и только отец старался казаться без различным, хотя это безразличие было явно деланным: читая письмо, он покашливал, рука, державшая письмо, подпрыгивала, что происходило с ним только в минуту ду шевного волнения. Кашлянув еще несколько раз и пробормотав что-то вроде: «Тоже мне поэты... мальчишка»,— он отправился к се бе в комнату, не забыв, однако прихватить «Сибирские огни». Никогда явной радости по поводу успе хов сына он не проявлял. Разве что в от сутствие Павла, в кругу товарищей, читая стихи сына, он довольно улыбался. Мать же помолодела, а неграмотная, но умудрен ная жизненным опытом бабушка Мария Федоровна открыто гордилась внуком, упрекая отца за его излишне суровое отно шение к Павлу. Отец отмалчивался, види мо, понимал, что он ошибся. Не думал он, что из вихрастого, отчаянного мальчишки, снимающего с церквей кресты, драчуна и фантазера получится что-либо толковое. ■ Мы все надеялись увидеться с Павлом, ■он писал, что собирается в Москву и проез дом будет в Омске. Приехал он в Омск летом 1929 года, и, к нашему удивлению, не один, а с женой — Галиной Николаевной Анучиной. Это была тихая, спокойная и уравновешенная женщи на, носившая уже под сердцем ребенка — будущую дочь Павла Наташу. Конечно, трудно передать радость мате ри и бабушки, нашу детскую радость, свя занную с приездом Павла. Один отец отнес ся к этому довольно сдержанно. Правда, поздоровавшись с «блудным сыном», он об нял его, и глаза отца посветлели, и разгла дились морщинки на лбу, но все-таки он не приминул буркнуть: «Угораздило тебя с этих пор одеть хомут на шею». Павлу в то время не было и девятнадцати лет. С это го дня мать и бабушка все внимание уде лили Павлу. Они суетились возле него, за сыпали вопросами, а он, брови вразлет, сероглазый и курчавый, улыбался им пооче редно, шутил, вспоминал Павлодар и ста рых знакомых. С приездом Павла что-то повое, светлое вошло в жизнь нашей семьи. Он увлеченно рыбачил, как встарь, много писал, дурачился вместе с нами, ребятами, рассказывал разные фантастические исто рии, уверяя, что все это он пережил сам. Мы не верили и верили — очень уж здорово все у него получалось. Павел уехал в Москву, и вскоре его сти хотворения и поэмы начали появляться в центральных журналах и газетах. О москов ском периоде его жизни я мало что знаю. Знаю только, что в 30-х годах он стано вится известным и популярным поэтом. Знаю, что с Г. Н. Анучиной он прожил не долго, его женой стала Елена Александров на Вялова. Впоследствии она тоже была арестована и провела десять лет в лагере. Ныне Елена Александровна все свои силы отдает изданию полного собрания сочине ний Павла. В последний раз он приехал к нам в 1936 году. Павел до этого побывал в Сред ней Азии, в Самарканде, посмотрел на про сторы азиатских степей и на развалины Хорезмских крепостей, даже сфотографиро вался у могилы Тамерлана. Он в то время задумал написать поэму о походе казачьих полков атамана Платова к Индии, но замы сел этот так и остался неосуществленным. Как и всегда, приехал он в Омск веселым и жизнерадостным. Со стороны интересно было смотреть, как отец наш Николай Корнилович, осев на стуле шестипудовым туловищем, глядел на сына, протягивая ему руку. Наконец, они оба враз улыбнулись. В этот последний приезд отец особенно хорошо встретил Павла. Павел рассказывал о московской жизни, сообщал новости, шутил и называл отца Тарасом Бульбой. Отец, помню, выругал его за то, что Павел будто бы пустил по Москве слух, что он, Николай Корнилович Василь ев, был казачьим есаулам. Герои Павла в его произведениях в большинстве были ка заки, многие думали, что и Павел, и отец — прииртышские казаки. Вероятно, Павел как-то сказал насчет есаула в шутку, но некоторые приняли это всерьез. Вечером все уселись за стол. Появилось вино и бабушкины пельмени. Зазвучали сти хи. Павел читал хорошо. Мы все, разинув рты, слушали его. Слушали мать и отец, слушала Мария Федоровна, слушали гости. Весь вечер до полуночи царило в доме оживление. Между прочим, Павел тогда прочитал нам свое ночое стихотворение «Живи, Испания», посвященное борцам рес публиканской Испании. Он внимательно сле дил за борьбой испанского народа против фашистов и часто говорил, что не против был бы поехать туда — «бить этой сволочи морду». На следующий день опять приходили знакомые отца и Павла, и все начиналось сызнова. Приходили из редакции «Рабочего пути» — просить у брата стихи. Павел с Еленой Александровной прожи ли у нас недолго. Они уехали, и мы уже больше никогда не увидели его. Летом 1937
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2