Сибирские огни, 1965, №10
Надо сказать, что брат почти никогда не плакал, и сам не любил плакс. Он много дней дулся на бабку, хотя та вытащила ему занозу, вымыла его и заодно похвалила ры бака. Об этом происшествии долго не мог ли забыть в семье, а Корнила Ильич осо бенно был доволен своим внуком и вскоре после этого взял его с собой ставить пере меты. Несколько слов о деде Матвее Василье виче Ржанникове и его жене Варваре Фе доровне, родителях нашей матери. До революции Матвей Васильевич был мелким купцом и даже имел магазин скобя ных товаров. Но после пожара в 1905 году, когда сгорел почти весь Павлодар, торговля его пошла на убыль. Он кончил церковно приходскую школу. В отличие от неграмот ного Корнилы Ильича, Матвей Васильевич был даже начитан. Но читал он, главным образом, церковные книги, знал хорошо «Жития святых», аккуратно посещал цер ковь, пел на клиросе и соблюдал посты. С нами он был ласков и приветлив, и мы иногда ходили с ним в церковь. Варвара Федоровна тоже верила в бога, но вера ее была какая-то особенная, весе лая, да и сама она была подвижным, жиз нерадостным человеком. Я ее плохо помню, но знаю, что умерла она еще довольно мо лодой. Варвара Федоровна была находчива, за словом в карман не лезла, покрикивала на мужа и не особенно боялась нашего от ца. Она умела ворожить, хорошо готовить, чем и прославилась на весь Павлодар. Я ее помню в пестром сарафане, с крупными серь гами в ушах, раскладывающей карты на столе. Она, по существу, и вынянчила Пав ла. Когда он был очень маленьким, Варва ра Федоровна носила его на берег Иртыша. Тихо катила свои воды река, негреющий диск солнца медленно оседал далеко в сте ли, а в прибрежных зарослях отчетливо, с перерывами, куковала кукушка. Что говори ла Павлу Варвара Федоровна, трудно ска зать, но иртышский простор Павел впиты вал в себя с самых ранних дней. Зимой часто в дом приходили знакомые, Варвара Федоровна за чаем слушала их пересуды, а маленький Павел внимательно слушал их разговоры, их побасенки, их песни, которые они нередко пели хором. До революции, да и после нее, некоторое время русские, особенно казаки, пренебре жительно относились к коренным жителям степей — киргизам. Но отец наш никогда не гнушался знакомством с жителями степей. У нас запросто бывали в гостях как бога тые баи, так и бедняки-джетаки. Отец по купал у них баранов, кумыс и кошму. Бронзовые от загара, раскосые и колче ногие, они въезжали во двор на маленьких, но выносливых степных лошадях. Варвара Федоровна, знавшая хорошо их язык, завя зывала с ними разговор, шутила и смея лась и спешила поставить предназначенный специально для таких случаев двухведерный медный самовар, жарила бурсаки и рассти лала на полу кухни для гостей мягкую бе лую кошму, покрывая ее скатертью. За сто лом казахи никогда не ели. По комнатам разносился запах бараньего сала, полыни и дыма костров. Гости, поджав под себя но ги, невозмутимые, словно идолы, сидели на кошме, отхлебывали, не спеша, из пиал гу стой кирпичный чай и вели разговор с от цом, Варварой Федоровной, Корнилой Иль ичом, который был непременным участником таких чаепитий. Разговор шел обычно о це нах на скот и соль, о погоде, о новостях. Мы, дети, тоже со стороны наблюдали за такими сценами, хотя нас больше занимали расшитые серебром пояса, длинные хала ты и подбитые тонкой кошмой сапоги. Однажды два киргиза сидели и пили чай вместе с бабушкой Варварой (отца и деда Корнилы не было дома), в кухню за шел один из наших знакомых казаков г кнутом в руке. Увидев киргизов, и, види мо, узнав в одном из них своего старого недруга, он вдруг громко выругался и за махнулся кнутом. Варвара Федоровна мет нулась к нему и, ухватившись за кнутовище, вырвала его. — Ты что, бешеный, что ли?! Почто де решься? — крикнула она. Казак зло водил глазами. — Остепенись, Иван, ты што...— уговари вала она. — Нехристи, собаки!..^- ругался Иван. Варвара Федоровна энергично вытолка ла буяна вон, приговаривая: — Иди, иди, чтоб я тебя не видала. В моем доме этакое! Вот ужо скажу Корни- ле... Нехристь, а человек — так нельзя. Иногда Корнила Ильич брал кого-нибудь из нас в аул смотреть скачки и борьбу. Ча ще всего такое счастье доставалось Павлу, как старшему из нас. Это было настоящее удовольствие, это было как сказка. Еще бы! Проехать несколько десятков километ ров по степи, видеть волнующееся море ко выля, слушать казачьи песни, которые дед обязательно вполголоса напевал по дороге, и, наконец, самое главное, видеть бешеную скачку низкорослых киргизских лошадей на байге — это ли не счастье?! С детства Павел отличался необычайной живостью, даже озорством По словам на шей знакомой, сверстницы Павла, живущей сейчас в Омске, Павел, будучи четырнадца тилетним мальчиком, на спор залез ночью на купол Крестовоздвиженской церкви и сорвал с него золоченый крест. Это, по тем временам, был поступок из ряда вон выхо дящий, и брат дорого заплатил за него: отец сильно его наказал. Павлу за его озорство доставалось часто и по заслугам. Оно и стало причиной отцовской опалы: в этом отношении он был беспощаден. Павел унаследовал от отца упрямство, решитель ность, необычайную силу характера и., ча стицу грубости и эгоизма. Мама, Глафира Матвеевна, была утешительницей всех на ших бед. Она тоже трепетала перед мужем, но самоотверженно защищала пас, пуска лась на различные хитрости. Она готова была перенести все, что угодно, ради своих
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2