Сибирские огни, 1965, №10

— Дииь, пойми, мне ты нужна всякая... — Ах, я устала от твоей многозначительности в последнее время,— отмахнулась она. Пятнадиатилетняя давность события не только не обесцветила краски, а углубила их, подогрев на своевольном фитильке фантазии. Думая о той встрече с Мезенцевым, Дина Григорьевна волновалась, как если бы пережила ее вчера. Письмо выходило трогательно искреннее и с подтекстом и стучало в голове и груди как стихи. Исключительно ради подкрепления своих намерений фактическим материалом, Дина заглянула на дно одной заветной коробочки, где, пе­ реложенный твердой бумагой, лежал тонкий, поблекший, пахнувший трудным послевоенным годом листок: «Мы, нижеподписавшиеся гражда­ не СССР , Дина Григорьевна Кудрявцева (пафоса-то у девчонки, поду­ майте!) и Федор Федорович Мезенцев в настоящем даем в присутствии свидетелй обязательство любить друг друга, узаконив свои отношения...» И так далее. И подписей свидетелей — подписей свидетелей целых че­ тыре! Разве? — Дина озадаченно изучала компанию росчерков. За этим занятием и застал ее Рудаков. Она слишком поспешно опу­ стила листок, увидав мрачное состояние мужа. Но, устыдясь своего дви­ женья, даже не закрыла коробочки. Он крепко потер обеими руками лицо, присел к столу, проговорил устало: — Я ненадолго. Сейчас опять уеду и ночевать не приду. — Ему хуже? — В ушах у Дины шумело. — Да все то же: сознание спутанное, рвота, прострация.— И, ка­ жется, машинально, только затем, чтобы коснуться того, что она сейчас держала, взял листочек, прочел.— Ты написала ему? Дина покачала головой. Он закрыл коробочку, посмотрел, как может смотреть очень близ­ кий человек, у которого с тобой все общее: удачи, неприятности, слабо­ сти, и которому очень важно, чтобы ты поняла его: — К Варежкину жена приехала — совсем девочка. Плачет, но боль­ ше потому, что не пускают. «Выпадение функции печени» — вряд ли осознает... Ей захотелось обхватить его голову, прижать к себе. Собирая ужин, укорительно думала: «Мало, мало я забочусь о нем — так устает, так плохо выглядит!» И, искоса посматривая на мужа, пошутила про себя: «Надо же было явиться Федору, чтобы заметила. Смешно, и тоже сле­ дует написать». Оставшись одна, в неожиданно легком, певучем настроении отыска­ ла самую лучшую, какая была в доме, бумагу и, прислушиваясь к голо­ сам детей, села на тахту, придвинув маленький столик. «Здравствуйте, Федор Федорович...» Боже, он даже почерка ее не знает. И она засмеялась его недоуме­ нию. Но несколько мгновений, десяток строчек с ее^ интонацией, голо­ сом — и он вспомнит! Она уже видела смену мыслей и чувств на уста­ лом большом лице, хотя веки и опушены. Она снова понимала его! А разве не чудо то, что верно угадала Фе­ дора еще в вагоне, или то, что он опять знал в сто, в тысячу раз больше и заставил по-новому осознать многое и даже как-то пересмотреть себя (она так и определила: «пересмотреть!»). Это светло и радостно будо­ ражило, как и всякое чудо. «Здравствуйте, Федор Федорович... Дорогой Федор Федорович!» До чего она хотела его увидеть...