Сибирские огни, 1965, №9

сразу тоже тяжело: знал Кузьма, какие глаза будут смотреть ему в спину. — Ну, ладно,— сказал он.— Пока. — Опять к нам? — спросил Егор. — А куда же? — удивился Кузьма. — Так у нас же Елизарка теперь секретарит.— Егор улыбнулся. Кузьма сразу успокоился. — Ничего.— Сплюнул по-мальчишески — через зубы, посмотрел на Егора.— Мне тоже дело найдется. — Это конечно. Это ж не пахать, а готовый искать. — Надо будет, будем и пахать. Не ваше поганое дело.— Кузьма с виду был все еще спокоен. — Чего это ты поганиться начал? — За Яшу Горячего ты все равно ответишь! — выпалил вдруг Кузь­ ма.— Я для того и еду сюда. Егор не изменился в лице, не посмотрел в сторону... Только еще больше прищурился: — Смелый ты... на теплый назем с кинжалом. — Хм...— Кузьма не нашелся сразу, что ответить, некоторое время смотрел прямо в глаза Егору.— Не знаю, где ты бываешь смелый, но- хвост теперь подожмешь. И братьям передай это и папаше своему лох­ матому... — Кузьма подошел к коню, вдел ногу в стремя.— Все понял? — Ехай,— негромко сказал Егор. Кузьма легко кинул тело в седло, тронул каурого. Отъехал немного, оглянулся... Егор стоял,.не двигаясь, смотрел ему вслед. * * * Клавдя одна была дома. Увидев Кузьму, она как-то странно посмотрела на него и села на кровать. — Приехал долгожданный,— Голос — чужой, злой. Глаза тоже чужие и сердитые. Кузьма опешил. — Ты чего? — Ничего.— Клавдя легла на подушку и заплакала. Кузьма подо­ шел к ней. — Ну чего орешь-го? Клавдя?! — Уехал... пропал... тут все глаза просмеяли...— сквозь слезы вы­ говаривала Клавдя.— Уехал, так уж совсем бы не приезжал, на кой ты мне черт нужен такой... Кузьма обозлился, сбросил с себя шинель, фуражку, заходил по избе. — Ты гляди что!.. Что же мне отъехать никуда нельзя теперь? Ребенок в зыбке проснулся и заплакал. Кузьма подошел к дочери. развернул одеяльце, взял ее на руки. — Здорово, Машенька ты моя. Чего эт вы в слезы-то ударились? Машенька... Маша, Марусенька... — Ребенок не унимался. Клавдя тоже рыдала на подушке.— Да ты-то хоть перестань! — закричал Кузьма,— Что ты, сдурела, на самом деле?! Клавдя поднялась, взяла ребенка, и он сразу затих. — Доченька милая, миленочек ты мой родной... — приговаривала Клавдя, а у самой еще текли слезы. У Кузьмы от жалости шевельнулось под сердцем. Подошел к жене, неловко обнял ее вместе с дочерью.