Сибирские огни, 1965, №9

обнял ее; это произошло вчера, в перерыве между лек­ циями. И все узнали, что она — моя любимая. Потом мы долго сидели в парке на скамейке, смот­ рели на туман; моя любимая была рядом, и я обнимал ее за плечи. Мы сидели и курили, но не смеялись; мы говорили о войне. Туман слонялся по парку белыми об­ лачками, словно рождественский дед, которого лето пре­ вратило в пар,— до следующего Рождества. Дед под­ крался к нам, но услышав, о чем мы говорим, быстро по­ летел прочь. На траве осталось лишь несколько капелек. Дед улетел в дальний угол парка и, забравшись в самую гущу своих белых облачков, тихо сидел, отвернувшись от нас. Сашка замерз; он стал растирать плечи, руки; сел, открыл глаза и увидел, что костер совсем погас. Поднялся, его замутило; он сделал не­ сколько шагов, ухватился за ветку и согнулся — его вырвало. Нужен был топор, а попадалась всякая ерунда, и Сашка заволно­ вался,— здесь ли вообще топор, может, он пошел ко дну сразу или потерялся, когда переправляли снаряжение? Он раскидывал вещи обеи­ ми руками, неистовствовал, каждую новую вещь хватал с остервене­ нием; топор — это должно быть тяжелое, холодное, стальное, деревян­ ное; наконец Сашка нащупал топор,— и упал на него, прижал к себе. Ненормальный... Опять такая штуковина. Как с дверью дома,— вдруг спохватывался, закрыл ли, и не мог успокоиться, приходилось идти об­ ратно и проверять. Или на заводе, с паяльником,— тоже... Рука наткнулась на что-то кожаное. Фотоаппарат! Кому ты нужен?.. Сашка зло схватил его за ремень, раскрутил, как пращу, и забросил в кусты. Извольте! Там ваше место! Долго ходил, отыскивая сушняк; иногда казалось, что нашел, но потом обнаруживал на деревьях листья или хвою и двигался дальше. Отчаявшись, решил срубить любую елку,— авось будет гореть,— и оста­ новился, стал колотить топором; елка лишь вздрагивала, и топор не шел в нее, выскальзывал из рук. Сашка попытался набрать веток под ногами, но все на земле было сырое... А что у него вообще когда-нибудь получалось?.. Он сел, уткнулся в колени, съежился. Неудачник... Никто его так не называл, это он сам сказал, сейчас воз только; позорная кличка, неожиданный итог... Позвольте, инженер! Ну и что — инженер? Он исполнял обязанности... За проходной бы­ ло интереснее. Внешне все обстояло хорошо, и главное — не серо, не обыкновенно. На заводе, правда, на него рукой махнули, но любили потрепаться с НИМ)— он всегда знал все новости, видел все спектакли и вообще был яркой личностью среди затурканных работой инженеров. И начальство его жаловало. А для актеров он был утомленным инженером, думаю­ щим только о работе. Как же! Ведь он имеет отношение к тем самым мегатоннам тротила. Мегатонны, мегатонны! Не понять, открылась ли ему истина, или это как с паяльником. А хорошо ему бывало редко. По пальцам можно пересчитать, когда ему было хорошо. Вот когда блок пошел, например... Но зачем его работа, для чего все эти измерения? «Сорок два... со­ рок три...» Сложнейшие устройства, колоссальные достижения мысли, потрясающие затраты умственной энергии. «...Сорок шесть...» Смерь1 Смерь!.. Смерть! Смерть!..