Сибирские огни, 1965, №9
дисциплину, п о р я д о к , б у д у т с о д е й с т в о в а т ь н а ш е й п о б е д е ну д г и т л е р и з м о м и т. д . ...Как все запутано, как все сложно,— думаешь, читая рассказ «Ж ена приехала...» Простые на первый взгляд вещи разраста ются до размеров неразрешимых проблем, Д олжны ли были люди, оставшиеся в окку пации, работать на городском водопроводе, в пекарне, на электростанции? Как устано вить разницу между служившими при нем цах и служившими на немцев? Правильно ли всех стричь под одну гребенку? В конец замотанный председатель рай исполкома освобожденного города как за спасательный круг цепляется за короткую фразу: «Потом разберемся!..» Эти слова он повторяет после каж дой встречи. Но чуда не происходит, успокое ние не наступает, и нет уверенности, что наступит «потом». Л опатиь, невольный свидетель разгово ров председателя райисполкома, чувствует: здесь что-то неладно. Но что же? Пож алуй, вот что: «Не хочется, чтобы к радости при мешивался испуг». К радости освобождения испуг предстоящего разбирательства. Но были ж е и фашистские прислужники, холуи. Значит, без разбирательства не обой тись. Люди стихийно боятся всякого след ствия, не веря в его добросовестность, объ ективность. Недавние аресты и расправы дали свои плоды, смутной, тревожной т я жестью лег пи они на сознание народа. Органически порядочный Л опатин совер шает единственное ему доступное — пишет очерк, стараясь быть предельно осторож ным и сдерж анным. Однако ухищрения и смягчения тщетны. Редактор человек неглупый и неподлый, «завернул» очерк Лопатина. Происходит нечто уж е знакомое нам по «Южным повестям». Д вое не могут догово риться, понять друг друга, прийти к согла сию. Но теперь перед нами равные собесед ники — единомышленники, опытные, давно знающие и уваж ающ ие друг друга газетные волки. Равны е, да не совсем. У редактора большие возможности получить неприят ность, ему известно нечто не известное Л о патину. Однако он не хочет, не смеет де литься этим «нечто». Чувствуя шаткость и непоследовательность своих возражений, ре дактор апеллирует к имени, которое долж но примирить все противоречия, все расставить по местам. «— ..Ж аль, тебя Сталин не слышит, он бы тебе в два счета мозги вправил! — Не знаю, не уверен,— сказал Л о патин — Не знаешь? — яростно переспросил редактор, и на его лице промелькнуло т а кое выраж ение, что Л опатину показалось — редактор знает что-го такое, чего не зн а ет он» Имя не обладает чудодейственной силой. Сославшись на него, легче отвергнуть очерк и зам ять неприятный спор. Проблемы, однако, остаются, остаю тся тревоги и тяж есть. Вполне вероятны вот какого рода сомне ния: неужто на первом этапе войны наши люди столь часто вели именно такие р аз говоры, сталкивались с такими именно про блемами; сам К. Симонов писал некогда о другом, в его давних военных вещах (га зетные очерки и рассказы уж не в счет), в «Русских людях», «Днях и ночах» ничем подобным и не пахнет, ни над чем подоб ным никто не ломает голову. При самой не уемной фантазии не представишь себе, что бы в них происходило что-либо отдаленно напоминающее ссору Бастрю коза с Л еваш о вым или спор Л опатина с редактором. Однако такое различие не исключает ни прежних, ни новых книг. Велись споры -раз говоры, близкие и сегодняшним «Южным повестям», «Жене» и давним «Русским лю дям», «Дням и ночам». Все было — и то, и это. Была — и осталась — удивительная вос приимчивость писателя, который тогда чутко вбирал одни слова и впечатления, сейчас — другие Многие ранее написанные вещи — нетрудно убедиться — амортизировались. Видимо, при всей словесной и окопно-быто вой точности они недостаточно вы раж али дух войны и душу воюющего народа. Есть основания надеяться — новым произведе ниям уготована лучш ая доля. И не только потому, что они берут одну из кардиналь ных проблем военного и нынешнего време ни — преодоление культа личности. В них передано нравственное возмуж ание людей в огне, во фронтовых и нефронтовых перипе тиях тех лег. Как ни достается Л еваш ову, его не запугать ни немцам, ни Бастрюкову. Пусть члену Военного Совета Пантелееву приходится идти в атаку, как командиру роты, пусть у него руки не достают до к аж дого, его бесстрашие и беззаветность дел а ют свое дело. Хогя Л опатин не договорился с редактором, никого не убедил в своей пра воте, и для него все пережитое, увиденное не напрасно, он начал приобретать столь недостававшую ему твердость. Эти люди не выглядят одиночками, совсем нет. К. Симо нов показал: с ними, и только с ними, все те, кто одержимо отдает себя борьбе, не помышляя ми о чем, кроме разгрома врага: худенькая женщина-шофер Паша Горобец, раз за разом под фашистским огнем достав ляющ ая яшики с чинами; младший полит рук Велихов, с которого после дня атак сползла адъю тантская спесивость, обнажив живую и чуткую душу; азартный командир полка М урадов и сменивший его капитан Ковтун, умеющий организовать бой... Свое отношение к некогда происходив шему К. Симонов в трех рассмотренных ве щах выражает прежде всего активностью отбора материала. Сам он присутствует лишь как немногословный комментатор. Да, и то стараясь не выходить за рамки време ни. за границы видимого героями. Не ф ор мулируя вывод, писатель неумолимо и не терпеливо подводит к нему, нагнетая целе устремленно отобранные факты , приметы. О тказавш ись от включения повестей и рассказа в многоплановую, многофигурную
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2