Сибирские огни, 1965, №9

проявит наибольшую отвагу в бою. Тут дей­ ствует множество факторов и обстоятельств. Но, по крайней мере, капитан Рюмин вряд ли бы тогда скоропалительно вынес себе смертный приговор и поспешно привел его в исполнение. Прямой и твердый капитан Рюмин мог пойти на многое — лиш ь бы сохранить бое­ вую силу и боевую веру своих бойцов. Он мог им внушить, будто вышедший из окру­ ж ения генерал — совсем не генерал, будто он, Рюмин, сохраняет связь с ком андова­ нием и действует в соответствии с его при­ казами. К апитан только не мог объяснить ни себе, ни им, почему ж е так нелепо и бестолково все получается, так неоправдан­ но льется кровь. А в нем жило высокое со­ знание командирской ответственности, со­ знание, переходившее в отчаяние, в чувство собственной вины перед теми, чья жизнь была ему доверена и кто расставался с этой жизнью... Обычно, когда хотят одобрительно ото­ зваться о произведении вроде «Убиты под Москвой», критические рассуждения завер­ шают примерно так: несмотря на трагиче­ ский финал, гибель главных действующих лиц, повесть (фильм, спектакль) оставляет светлое ощущение... Но нег ли в этом примелькавшемся обо­ роте некоторой дани бодрому упрощенче­ ству и схематизму? М ож ет ли смерть героев (а воробьевские курсанты — герои в изначальном смысле слова, они одолели невольный страх первого боя и все-таки незадаром отдали свои ж из­ ни) вы зывать светлые чувства?.. Реакция, дум ается, сложнее, многоцветнее. Тут при­ сутствует н боль, и горечь, и гнев, и гор­ дость, и восхищение — чувства активные, действенные, точно нацеленные. В способ ноаи рож дать такие чувства — неисчерпаемая эмоциональная сила творе­ ний об Отечественной войне, самых мрач­ ных ее днях и ночах Потому-то здесь так важ на идейная определенность, способ­ ность, не отводя взор, смотреть в глаза правде, художническая строгость, стой­ кость перед беллетристическими соблазна­ ми. Когда эти условия или одно из них на­ руш ается. картина приобретает зыбкость, а иногда вовс* перекашивается, и эмоциональ­ ный заряд ослабевает. У А Злобина, опубликовавшего свой первый роман «Самый далекий берег», не отнимешь одного — он избрал фронтовую ситуацию, кою рую никто не сочтет легкой или хотя бы «средней». К ак и герои его, писатель стремится честно идти до конца, не закры вать глаза, когда сверш ается нечто тяжкое, горестнее. Боева? задача, поставленная перед ба­ тальонами Шмелева и Клюева, именуется «вспомогательным ударом». Под покровом ночи батальонам предстоит преодолеть по льду Елань-озеро, занять несколько насе­ ленных пунктоь, перерезать шоссейную, а потом ж елезную дорогу. Основная часть задачи — выход на берег озера — реш ается (: \ 162 biV'f; - I I I четырехсотметровым рывком. От этого рыв­ ка зависит исход наступательной операции всей армии. Писатель вознамерился вести разговор всерьез, быть строгим и самостоятельным. Но где удерж ался на заданной высоте. А сто-тг утратить собранность, художническую взыскательность, тебя понесет по волнам литературщины , и один бог ведает, куда вынесет. Вдруг возникает потребность по­ разить читателя чем-нибудь невероятно кра­ сивым или кинематографически завл ека­ тельным. И появляется, например, сцена на колокольне, где «Христос с отбитой рукой уставился неподвижным черным глазом на немца», немец ж е в уж асе взывает к богу, пятится по карнизу, а потом, перевернув­ шись несколько раз в воздухе и потеряв на лету каску, летит на землю. Н егож е писать один роман, сидя сразу на двух стульях А то недолог час, и в кни­ ге о войне появятся внутренние монологи в духе «Песни песней», осовремененные раз­ говорными оборотами: «Услышь, как стучит и тоскует сердце мое. Хочешь л я 1 у с тобой на землю сырую, на холодный лед, согрею тебя своим одино­ ким телом, лишь бы рядом с тобой, потому что щеки мои пожелтели, грудь моя высох­ ла, и сердце открыто для слез, и тело мое одинокое ждет не дож дется тебя. Как мне тяж ело, сказать не могу. Вот вчера я упала прямо у станка... Сегодня у меня отгул, за ­ нялась стиркой, а сердце плачет и поет, в завтра то же, пока ты не услышишь меня, не придешь ко мне, не укроешь меня своим телом» М ожно проявить снисходительность, м ож ­ но рассуж дать так: что ж страшного, коль писатель в одном месте «подпустил клюкву», а в другом — безвкусицу, в главном-то он правдив.. «Клюква» и безвкусица подрывают до­ верие к главному; переключается какой-то регистр в читательском сознании, часть его уж е невольно следит за кинематографиче- ски-трюковой стороной, фиксирует открове­ ния в духе «сердце плачет и поет». И еще один довод против снисходитель­ ности: слишком многие хорошо еще помнят войну, слишком дорога им эта память, что­ бы добродушно принять завлекательны е фантазии ни военную тему. Сосредоточенность, строгость в отборе изобразительных средств, способность само­ стоятельно трактовать явления и людей — все это не просто ж елательно, а необходимо при решении военной темы, по самой суро­ вой своей природе непримиримой к эфф ект­ ным и легким поворотам, не признающей апробированных вариантов, враждебной стилистической чересполосицы. Но из таких требований ровсе не следует узаконение к а­ кой-то одной манеры, предпочтение одним объектам , монополизация какого-то одного ж ан р а, навязы ьание одной интонации. Во­ енная тема предоставляет нисколько не меньший простор, чем всякая иная. Здесь применимы самые разнообразные манеры .