Сибирские огни, 1965, №9

— Осподи, осподи,— закрестилась Михайловна.— Да гори он синим огнем, не связывайся ты с ними. Решат ведь! Емельян Спиридоныч бросил ружье и побежал в баню. — Гады ползучие, гады,— заговорил он, появляясь в бане.— Пода­ витесь вы им, жрите, собаки!.. Тебе, длинноногий, попомнится этот хле­ бушек... Пронька орудовал ломом, Федя светил. Подняли четыре доски... Пронька с маху всадил в землю лом, он стукнул в глубине о доски. — Вот он., тут! ■—сказал Пронька. Емельян Спиридоныч повернулся и пошел медленно в дом. Кузьма, растирая ладонью ушибленное колено, бросил Гане: — Гаврила, давай за подводами. 20 Кондрат узнал обо всем только утром. Фекла пошла за водой к ко­ лодцу, а гам все разговоры о том, как от Любавиных всю ночь возили на бричках хлеб. Фекла не стала даже брать воду — побежала домой, — Наших-то ограбили! — крикнула она. Кондрат подстригал овечьими ножницами бороду. Бросил ножницы, встал. — Что орешь, дура? — Хлеб-то нашли ведь! Кондрат, как был в одной рубахе, выскочил на улицу и побежал к отцу. Емельян Спиридоныч сидел в углу, под божницей, странно спокой­ ный, даже как будто веселый. — Проспал все царство небесное! — встретил он сына.— Хлебушек- то у нас... хэх!.. Под метло! Кондрата встревожило настроение отца. — Ты чего такой? — Какой? Сижу, вот, думаю... — Как нашли-то? — Найдут! Они все найдут. Они нас совсем когда-нибудь угробят, вот увидишь. — Весь взяли? — Оставили малость на прокорм...— Емельян Спиридоныч махнул рукой. Кондрат скрипнул зубами. — Знаешь, что я думаю? — спросил отец. — Ну? — Петуха им пустить. Школа-то стоит? — Какой в ей толк, в школе-го? — Дурак, Кондрашка. Сроду дураком был... — Ты говори толком,— окрысился Кондрат. — Школа сгорит, они с ума посходют. Строили, строили... Стари­ чок-покойничек все жилы вытянул. Мне шибко охота этому длинногаче- му насолить, гаду. Я всю ночь про это думал. Его, вопче-то, убить мало. Он разнюхал-то... Но с ним пускай Егорка управляется, нам не надо. Тому все одно бегать. А школа у их сгорит! Все у их будет гореть!.. Я их накормлю своим хлебушком. Кондрат молчал. Он не находил ничего особенного в том, в чем отец видел сладостный акт мести.