Сибирские огни, 1965, №8

Из одного дома переходили в другой, из другого — в третий. В к аж ­ дом начиналось все сначала. Потихоньку зверели. Затрещали колья, з а ­ звенела битая посуда... Размахнулась, поперла через край дурная си­ лушка. На одном конце деревни сыновья шли на отцов, на другом — отцы на сыновей. Припомнились обиды годовой давности. Дикое, грустное мешалось со смешным и нелепым. Ганя Косых, деревенский трепач и выдумщик, упился «в дугу», на­ дел белые штаны, рубаху, вышел на дорогу и лег посредине. — А я помер! — заявил он. Кругом орали песни, плясали... Никто не замечал Ганю. — Эй! — кричал Ганя, желая обратить на себя внимание.— А я помер! Наконец заметили Ганю: — Что ты, образина, разлегся здесь? — Я помер,— скорбно сказал Ганя и закрыл глаза. — А-а-аН — Поняли.— Понесли хоронить, ребяты! Наскоро, пьяной рукой, сколотили три доски — гроб, положили туда Ганю, подняли на руки и медленно, с песнопениями, с причитаниями, по­ несли к кладбищу. Впереди процессии шел Яша Горячий, нес вместо иконы четверть са ­ могона, приплясывал и пел частушки. На нем была красная неподпоясан- ная рубаха, плисовые штаны и высокие хромовые сапоги-вытяжки. Ганя Косых лежал в гробу, а вокруг него голосили, стонали, горько причитали. Кто-то плакал пьяными слезами и громко сморкался. — Ох, да на кого же ты нас покинул?! Эх, да отлетал ты, голубочек сизый, отмахал ты крылушками!.. — Был ты, Ганька,— праведный. Пойдешь ты, Ганька, в златы во­ роты!.. — Ох, да куды же я теперь, сиротинушка, денусь?! Оо-оо-оо! — од ­ нотонно и страшно ревел какой-то верзила, гулко колотил себе в грудь, крутил головой. И тут Ганька не выдержал: перевернулся спиной кверху, встал на четвереньки и закричал петухом. Ждал — вот смеху будет. Но это обиде­ ло всех. Ганьку выволокли из гроба, сдернули с него кальсоны и приня­ лись стегать крапивой — по голому. Особенно старался двухметровый сиротинушка. — Мы тебя хоронить несем, а ты что делаешь, сукин сын! — Братцы-ы! Помилуйте! — А ты что делаешь? П ом е р— так лежи смирно! — Так это ж... Это я, может, воскресать начал? — оправдывался Ганька. — Загни ему салазки, Исусу!.. Чтобы не воскресал больше. * $ * На другой день опохмелялись. С утра. Потом пошли биться на ку­ лаках. Был в деревне, кроме Феди Байкалова, еще один знаменитый ку­ лачник — Семен Соснин. Он всегда и устраивал «кулачки». Около Семе­ нова двора в такие дни толпился народ. Сам Семен, стоя на кругу и кротко посмеиваясь, гладил могучей рукой окладную рыжую бородку — ждал . Кулак у Семена, как канатный узел,— небольшой, но редкой кре­ пости. Мало находилось охотников удариться с ним. (С Федей они не бились: Семен не хотел). А когда кто-нибудь изъявлял, наконец, жела*