Сибирские огни, 1965, №8

жизнь, на колхоз, взгляды выношенные и выстраданные, проверенные долгими ноч­ ными мужицкими разговорами и размыш­ лениями. Степан воевал против Колчака за совет­ скую власть (воевал опять-таки по-своему, чуть ли не «единолично»), потому что совет­ ская власть — «видать же было — власть сурьезная. Своим народом обходится, без японцев, без всех прочих белых...» К то­ му же она «за справедливость и мужика понять обещалась...» Что же, по представлению Чаузова, должна «понять о мужике» советская власть? «Выше сознательности с него не спрашивать. Сколь мужику втолковали, сколь он сам по­ нял — столь с его и возьми. А выше моего пупа прыгать меня не заставляй — я и вовсе не в ту сторону упрыгну». Эти слова Чаузова снова открывают его с неожиданной стороны: оказывается, он представляет себе собственную ограничен­ ность во взглядах и хочет, чтобы ему испод­ воль дали разобраться во всем, не торо­ пили. С. Залыгин далек от однокрасочного ри­ сунка — его герои объемны, в чем-то про­ тиворечивы, как это случается в жизни. Так, Чаузов понимает, что в нынешние времена — «богатство— и в тягость!» И все же «бо­ гатство к себе манило, спать не давало, му­ чило». Эта тяга к богатству у Чаузова так сильна, что он знает: если бы мог, купил бы третью лошадь, и на другой же год в ста­ рухи загнал бы Клашу, жену, которую Сте­ пан глубоко, по-настоящему любит. Душу Чаузова скребет сожаление о сво­ ем, единоличном хозяйстве — и он же стра­ стно мечтает поработать на машинах, которые «будут за мужика тяжелую работу делать». А владеть машиной — Степан зна­ ет — можно только коллективом. С. Залыгин последовательно и точно раскрывает «диалектику души» Степана Чаузова со всеми его противоречиями, столь характерными для середняка, со всей непо­ вторимостью его индивидуального облика. Д а, Чаузов именно такой — думающий, со­ мневающийся, преодолевающий сомнения, спасающий колхозное зерно, подожженное Ударцевым. И когда, кажется, все предре­ шено в жизни Степана, когда он начинает понимать, что его будущее неразрывно свя­ зано с колхозом,— все неожиданно меняет­ ся. Эти перемены начались с приезда сле­ дователя. Писатель и здесь не хочет играть с чита­ телем «в поддавки», не хочет однолинейной определенности. Мы видим и первую встре­ чу следователя с Чаузовым, когда они при­ глядываются друг к другу, и внутреннее напряжение начавшейся на допросе «раз­ ведки боем» двух противников, и — неожи­ данно для нас — стремление следователя «подсказать» Степану свой вариант: «Ста­ рик Ударцев хотел вас убить, а вы после пожара, на котором тоже едва не лиши­ лись жизни, спасая колхозное зерно, не сдержали себя, почувствовали в старике своего классового врага и призвали разру­ шить его дом». Но Степан — тоже неожиданно для нас — не хочет согласиться на предлагаемую сле­ дователем версию. Им руководит исконное крестьянское недоверие ко всему городско­ му, «гладко писанному»: «Вот сейчас скажи ему, следователю: было вот так — пожар первым полез тушить, и дом ударцевский первым полез рушить, и Ударцев старик вправду убил бы его ломиком, как бы не Ольга,— попробуй скажи?! Он ту же мину­ ту к этому былью небыль пришьет... и еще всю эту небыль на тебя же запишет — будто ты, а не он ее выдумал. Нет уж, не было ничего, и все тут... К ничему ничего и не припишешь!» И здесь Чаузов оберегает право на са­ мостоятельное решение дел без чьего бы то ни было вмешательства — мужик во всем должен разобраться сам. «Дайте мужикам подумагь... они тоже для чего-то жизнь жи­ вут, головы на себе таскают. Они в колхоз вошли — они и уладят в колхозе как-никак дело». Не хочет Степан выполнить и совет сле­ дователя отказать в приюте жене поджи­ гателя — Ольге Ударцевой с детьми, хотя его убеждают в необходимости такого шага многие: председатель колхоза Печура, упол­ номоченный Митя, председатель крутолу- чинского комбеда Корякин, ставший «город­ ским начальником». Степан не может внять этим советам. И автор показывает, почему не может. В памятную ночь пожара Клаша говорит му­ жу: «Ударцев Александр зерно поджег — так это же разбой и есть, он, как варнак, после того скрылся, а ребятишки? Неужели и ты ребятишкам враг, дом ихний разорил и со своего зимой выгонишь?! Ты же не чу­ жой какой начальник — сделал, и нет тебя! Тебе ребятишки эти всякий день на пути будут, всякий день им в глаза глядеть! Нельзя нам их с избы гнать, нельзя мне было их и в избу не привести. Поверь ты мне, Степа, не обманывай меня: я ведь за человека взамуж шла». Клаше нет необходимости напоминать Степану об этом. Он, почувствовав, что его твердость грозит бедой и жене, и детям, может в порыве отчаянья бросить Клаше сердитое слово. Но он привык мерить себя большой мерой. Слова Чаузова, обращен­ ные к Печуре — «что тебе можно, то мне нельзя»,— выражают его требовательность к себе. Для него важнее всего — сознание честно исполненного долга перед людьми. Бескомпромиссность Чаузова ускоряет развязку. Корякин произносит магические слова: «Заседание тройки по довыявлению кулачества считаем открытым!» Когда читаешь лаконичное залыгинское изображение этого заседания, становится горько и больно: на твоих глазах совер­ шается преступная ошибка! На заседании тройки не было и не мог­ ло быть Егорки Гилева. Но он оказался одним из виновников осуждения Чаузова.