Сибирские огни, 1965, №8

рики... Кузьма Антонович будто где-то видел уже их, но не мог вспомнить. — Кто это? — спросил он. — Это? Это мои земляки. Из моей родной деревушки. Краси­ вые люди. Тетки мои, дядья. Вот это отец... Комбайнер. Знатный по району. , «Вот оно как поворачивается»,— удивился и чему-то обрадовался про себя Кузьма Антонович. Потом они играли в карты, и Кузьма Антонович называл художни­ цу «дочкой», и они с ней обыграли полосатого и парнишку. Художница смеялась, хлопая себя по брючным коленкам. — Деревня в зяла верх,— сказал полосатый. ...За окном все менялось. И когда они не играли в карты, не ели и не спали, Кузьма Антонович стоял в коридорчике у окна и смо;рел. Медленно наползали города с высокими и маленькими домами, с кра с ­ нобедрыми цехами заводов. Проплывали убранные поля, деревни, белые поселки совхозов. Громыхали мосты, и по рекам торопились пароходы с баржами . Шли встречные грузовые составы с непонятными громоздки­ ми машинами и какими-то прикрытыми грузами на площадках. Мель­ кали голубые, белые и зеленые станции с величественными оашнями элеваторов. И всего этого было так много, что в представлении Кузь­ мы Антоновича все это обертывалось богатством, накопленным стра­ ной за те послевоенные годы, когда он работал на родных полях. И все это было совершенно другим, чем тогда, когда он ехал с войны. И в душе Кузьмы Антоновича созревало чувство, которому он не мог найти названия. Широты что ли, своей. Будто все это было продол­ жением его самого. Он думал об этом просто, по-крестьянски: «Вон он куда идет, хлеб... И много же его надо народу!» И он ощущал свою не­ обходимость людям. И об этом тоже думал просто, по-своему: «Сяду на пропашник. Пригожусь еще». ...В Москве он распрощался с полосатым, тот ехал в Пятигорск. Художница, живущая в Москве, и парнишка, ехавший в Москву на к а ­ кой-то свой строительный семинар, проводили Кузьму Антоновича на Курский вокзал через метро, и москвичка д ал а ему адрес, чтобы об я за ­ тельно заехал на обратном пути, и она ему все, все покажет. Они посадили его в вагон, и люди думали, что это дети заботятся о своем отце. А ему был приятен невольный этот и лестный для него обман. — Ты это... Вы там гоните этого Ведрова в шею,— посоветовал он парнишке. А художнице велел не забывать родной деревни и родного отца. Потом были Байдарские ворота, и он в первый раз в жизни увидел море... И пришла минута, когда Кузьма Антонович перешагнул порог рос­ кошного дворца, в котором жили когда-то вельможи. Почти полвека прошло с тех пор. Уже и не пахнет ими. А внукам, может, и все сегод­ няшние людские заботы покажутся пустяком. Свои у них будут заботы. Вечером он гулял в великолепном парке. Внизу плескалось море. Где-то на берегу пела молодежь. Песня звучала то громче, то тише. Она то убегала, то возвращалась по лунной дорожке. Кузьма Антонович еще долго слушал ее, глядел на лунное море, на крупные южные звезды и, досыта насмотревшись, степенно и с достоин­ ством пошел в свою опочивальню.