Сибирские огни, 1965, №8

«Друзья и годы» — одна из тех пьес, ко­ торую ТЮЗу особенно настойчиво не реко­ мендовали ставить («не годится для дет­ ского зрителя»). Но театр увидел в повести JI. Зорина повод для разговора с молоде­ жью об ее отцах, увидел возможность по­ мочь юным зрителям понять, что стоит за зловещей фразой «культ личности и его по­ следствия». Театр открыто шел навстречу нелегкому разговору, ибо знал, что правда для детей важна не менее, чем для взрос­ лых. Спектакль по своим художественным достоинствам не стал явлением в творчестве коллектива, хотя дело свое сделал честно. Случайно ли это? Думается, не случайно. Л. Зорин не зря назвал пьесу драмати­ ческой повестью. Повествовательность ее не только в большой протяженности во времени, но и в «разговорности». Герои Л. Зорина много говорят, а то, что они го­ ворят, и есть в пьесе самое главное. Мы не видим, как Владимир Платов строит свой город «Весенний». Мы не были свидетелями карьеры Надежды. Мы не наблюдали семей­ ную жизнь Григория и Татьяны. Все это происходит в промежутках между эпизода­ ми повести, остается за ее пределами. И все же по пьесе мы точно представляем себе и Володин город, и Надеждино — «все сред­ ства хороши», и размеренное провинциаль­ ное благополучие семьи Костанецких. Ведь мы знаем, что они думают. Не «внешний» ход действия, а движение мысли, отражающее и время с его переме­ нами, и характеры людей, по-разному вос­ принимающих эти перемены, составляет особенность драматической повести «Дру­ зья и годы». Пожалуй, ТЮЗу не приходилось решать подобных задач. (Большинство пьес, кото­ рые избирал театр, отличаются активно раз­ вивающимся сюжетом). И вот оказалось, что театр недостаточно подготовлен к та­ кого рода драматургии. Нет слов, В. Кузь­ мин и А. Мовчан вместе с художником К. Лютынским и здесь проявили свою обыч­ ную изобретательность, умение пользовать­ ся яркими мазками. Светлая атмосфера первого акта — юность героев — сменяется московской комнатой Юрия Державина с пересекающим ее огромным диваном, ка­ зенным, как душа самого хозяина. Потом — тревожная затемненная комната Людмилы в военной Москве, кровать, по-солдатски за ­ правленная грубым одеялом... И еще одна комната — Надежды: роскошная красная тахта, и на ней — пятном — хозяйка в чер­ ных брюках и белой кокетливой кофточке. Затем коридор международного вагона, обозначенный лишь условно, но очень точ­ но «обыгранный» всеми участниками эпи­ зода. И снова знакомый по первой картине пейзаж — только теперь солнце светит дру­ гой юности, новому поколению, вступающе­ му в жизнь. А старшим самое время под­ вести итоги... Так через внешний облик каждой сцены и всего спектакля постановщики ведут зри­ телей к печальному для одних его героев и счастливому для других финалу. Но зрителям важен не только резуль­ тат, а и сам процесс становления характе­ ров. Они хотят понять, почему люди, вы­ росшие на одной земле, даже в одном го­ роде, избрали себе столь различные дороги. Почему Державин стал законченным под­ лецом, не брезгующим ради своей корысти никакими средствами, почему Надежда вы­ кристаллизовалась в холодную карьерист­ ку, почему Татьяна и Григорий предпочли беспокойству своей эпохи тихую заводь? И почему Платов, Людмила и ее отец всег­ да, до конца оставались людьми? Ради справедливости скажем, что ответ на эти «почему» не всегда мы находим в пьесе. Но и театр не слишком последова­ телен в поисках ответа. Мальчишеская вос­ торженность Платова (артист В. Лелеп) в первом действии не переходит затем в серьезные раздумья о жизни. Актер скорее произносит реплики, чем делится мыслями. Отсюда некоторая ходульность образа. А. Мовчан (Державин) более целе­ устремлен. С самого начала Юрий выска­ зывает мысли, которым потом суждено стать его жизненным кредо. И все же и здесь актер мог быть более тонок. Уж очень уверен Державин в себе, уж слишком по­ бедоносно движется он по «костям» ближ­ них. Хочется увидеть его хоть на миг ра­ стерявшимся, испугавшимся и вообще ка­ ким-то иным — тем более, что пьеса дает к тому повод. Судьба Державина теснейшим образом связана с Надеждой. В сущности, Надя — порождение Державиных. Более того, она в чем-то даже хитрее и циничнее своего учителя. Коллизия эта усложняется тем, что причиной падения Надежды оказалась любовь. Самое прекрасное чувство на зем­ ле, доставшееся человеку юному, неопыт­ ному, ослепленному, обернулось во зло и убило самое себя. А. Гаршина (Надежда) с интересом и увлечением развивает именно эту версию. Ревнивая девчонка-бесенок из первого дей­ ствия очень скоро, под тяжелый вздох зрительного зала, со всеми своими «потро­ хами», нелепой панамой и рыжей глупой головой отдает себя во власть Державину. И с этого момента уже нет больше Нади. Она еще будет метаться, лепетать что-то о благодарности, прощаясь с уходящим на фронт Юрием. Но ее уже нет. Душа ее от­ равлена ядом недоверия и равнодушия к людям. Но как, когда это случилось? Ведь в сцене прощания, очень, кстати, не ясной, она еще как будто подавала какие-то на­ дежды. А потом была война, когда люди мужали и добрели. И Державина с его тлетворной философией не было рядом. Как же жила Надя от того прощального дня до красной тахты и модных брюк? Это­ го нет в пьесе, но должно угадываться в поведении, в мыслях Надежды — Гаршиной. Последовательная в своем разоблачении