Сибирские огни, 1965, №8
Пролетело лето, крутятся в воздухе желтые березовые листья, алеют в нагорном урмане кроны осин, давно уже взматерели утиные выводки. Начало сентября. Я только что возвратился из длительной поездки по реке Конде, и вот — снова в Цингалах. Несемся с Уваровичем на легкой моторной лодке по Иртышу. Цель — устье речки Ягодной, оттуда пешком пройде,м в Яркинские угодья. Уварович по-прежнему бодр, весел и жизнерадостен. — Ну, парень, мечты о яркинских курортах, пожалуй, и в жизнь пройдут: позав чера по радио передавали о строительстве нового города. » — Где же такой город строится? Впервые слышу. — То-то, что впервые. Я и сам до вчерашнего дня не знал. А он, город-то, почти рядом с Цингалами закладывается — вблизи поселка Горно-Филинского, на правом берегу Иртыша. Городище новейшей конструкции на двести тысяч жителей. Во как1 Теперь и об Яркинских угодьях заговорят, все сора промыслами охватят. Д а и о со хранении боров, пожалуй, позаботятся. Что же, я рад за милый сердцу край. Сколько я ни бродил по сибирским про сторам, а милее Прииртышья найти не мог. И хорошо, если человек освоит этот край. Предстоящий поход должен быть интересным. Тянут меня Яркинские смолистые боры, голубые озера и неведомые звериные тропы. Уголок нетронутой природы таит много неразгаданных секретов, и, может быть, именно на этот раз удастся кое-что разгадать. Через час пристаем к берегу в устье речонки Ягодной. Шагаем старинной тропкой. В тайге благодать — не жарко и нет комаров. Словно к великому празднику разоделся лес в дорогие одежды. Как передать словами всю прелесть звонкой, золотой поры? Тысячами красных, алых и розовых огней горит при речный лес. Каждый кустик и пучок травы имеют свой самостоятельный тон и от тенок. И все краски непостоянны — сейчас они тусклы, а через час вдруг вспыхнут фантастически ярко. Тишину густого осинника будит лай собак. — Частят,— вслушивается Василий, замедляя шаг,— глухаря посадили. Пойдешь? Старый, сизогрудый глухарь, распушив по-весеннему широкий хвост, ходит по нижнему суку осины и, щелкая белым клювом, задорит собак... После выстрела он о треском валится в густой мох. На тропе укладываю добычу в рюкзак. — Обед есть! — довольный Уварович крутит ус. Тропка бесконечной серой змейкой вьется все дальше и дальше. То она крутится сосновой бориной, то ныряет в моховое болото, а то вдруг заползает в свежую гарь и там теряется в густых завалах. Вечереет. Становится прохладно. Собаки облаивают уже пятого глухаря — и так настойчиво, что я, не выдержав, снова иду к ним. Трех предыдущих я не трогал, но этого придется срезать, иначе не отстанут дотошные лайки. Ночь проводим на кромке водораздельного болота, а к обеду следующего дня вы ходим оленьими тропами к кордону. Там много нового. Березы разбогатели и оделись в золотые убранства, а малень кий щенок Бобко превратился в поджарого и сильного пса, с достоинством встретив шего наших лаек. На его басистый голос из избушки выходит Анисья Петровна. Распознав старых знакомых, она приветливо щурит глаза и, вытерев о передник руки, здоровается. Выглядит бабка бодро, даже, кажется, помолодела. На ней новое цветастое пла тье, на голове — шерстяной платок. Сбросив рюкзаки, садимся на скамейку. Вокруг избушки чистота и порядок. По кромке поляны расставлены новые вешала, на них — связки вяленой рыбы. Уварович внимательно оглядывает хозяйство старой хантейки, говорит мне: — Она, брат ты мой, нынче всем госхозовским работягам носы утерла: за лето только одного сушеного белого гриба сдала двести килограммов, да соленой и вяле ной щучины больше тонны. Анисья Петровна машет смущенно рукой, Василий продолжает рассказывать!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2