Сибирские огни, 1965, №8
Сосновый лес — это же не только древесина, с квадратного километра бора мож но ежегодно получать в среднем по 15 тонн брусники, по 2 тонны сухого белого гриба, по 3 тонны груздя и рыжика в засол, не говоря уже о боровой птице и звере. Скользят наши тени по белому ягелю. У небольшого ряма лайки поднимают вы водок глухарей. Копалуха с тревожным клохтаньем, с шумом и треском перелетает с дерева на дерево, а молодняк, рассевшись на соснах, доверчиво вытягивает навстречу нам длинные шеи, с любопытством тараща черные бусины глаз. Мы пересчитываем выводок: девять штук. Богатый нынче год,— говорит довольный Василий,— всего будет полно — и ягоды, и дичи. Гляди, как дружно ягодники цветут! Я осматриваюсь. Зеленый фон мхов закрыт бледно-розовым брусничным покрыва лом, а на кочки в ряму накинута фиолетовая вуаль от распустившихся лепестков чер ники, голубики и клюквы. Уводит тропка все дальше и дальше. Неожиданно в гуще сосен сверкает бирюзой окно. Просвет ширится и ширится. И вдруг тропа выскальзывает к высокому берегу озера... Пораженный открывшейся красотой, я останавливаюсь и невольно снимаю шап ку. Озеро величественно. Бледно-голубое гигантское полотнище среди звонких сосно вых стволов. Дует южный ветерок, чуть рябится и сверкает переливами перламутра огром ное зеркало, маленькие волны лижут белый песок, выбрасывая на отмель ракушки, тростники, сосновые шишки. Василий уже спустился к воде, а я все стою и не могу наглядеться. И думаю: а почему бы здесь не создать курорт, здесь, в краю таежном, среди нетронутых бо гатств. — Уварович, почему на этом озере не видно уток и чаек? — Щуки покою птице не дают... Ты посмотри и послушай, что вечером и ночью на озере будет твориться, как есть война начнется. Щуку здесь не учесть и не взвесить. Сто жерлиц ставь, сто рыбин попадет. Подлюги, все живое начисто выжирают, один лишь окунь с ними и уживается. Он закуривает. — Давай так действовать будем: ты езжай на лодке осматривать озеро, растения там всякие, а я пробу на окуня заложу. — А как? — Вот так: буду удить два часа, потом на безмене взвесим мой улов. По нему и узнаем, сколь этого окуня можно взять за семь рабочих часов. Мы расстаемся. Плыву на маленькой резиновой лодчонке у кромки тростников и считаю щук. А учитывать их просто: все хищницы стоят у берега на отмелях. Под пускают лодку на два-три метра и, взволновав воду, черными тенями ускользают вглубь. Сколько их тут — сто, двести, тысяча? Я устаю считать... Возвращаюсь на стан. Уварович стоит на мыске и таскает окуней. — Как проба? — Ничего, ладна. На берегу, укрытая травой, груда рыбы — ведер пять окуней. Рыбины почти одного размера: четыреста-пятьсот граммов. Взвешиваем на безмене улов: тридцать четыре килограмма. И это — всего за два часа. За семь часов, стало быть, можно поймать на простую удочку почти цент нер. Ладно! Ночь наступает теплая и парная. Нудно звенят комары. В сосняке тукает глухая кукушка, пиликает в тростниках камышевка. Отужинав и накормив окунями собак, ложимся в полог и наслаждаемся отдыхом. — Бах, бах! — бьет кто-то по воде. — Слышишь? — Василий приподнимает голову.— Начинается. Теперь до утра не успокоятся. И в самом деле всю короткую ночь я слышу сквозь сон возню щук.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2