Сибирские огни, 1965, №8

— Иди, иди уж. Не нахваливайся! Шум семейного пира в доме Стародуба был слышен со двора. Д ве ­ ри были распахнуты настежь. Оттуда вывалился пьяненький дед Егора Григорий,— блаженный от всего происходящего в его доме и выпитых им стопок. — Павлушка! Ить Павлушка ты вдовухи Степаниды. А? Или ослеп я. Гляди-ка. Опаздыват. Прынц! Он потянул на себя Павлушку. Пахнуло безобидным соломенным стариковским запахом и водкой. — Видал Егор-то? Доктор! А Егорову-то? Профессорова дочка. На языках говорит и на этом самом,'черт ее... на музыке играет.— Дед пошевелил пальцами.— Ну нет у нас этой, черт ее... А у ей, значит, есть... Эта... на которой, значит... Родня-я! Тудыт твою! — восхищенно заклю ­ чил дед и пошел к сараям , оттопырив руку и все пошевеливая пальцами. «Вот как!» — подумал Павлушка. Теперь только он понял, о чем говорил Егор отцу по дороге в деревню. И он вспомнил, как эта дев­ чушка с непонятными глазами ткнулась в плечо Тихону Григорьевичу, и ее тонкие пальцы на ладони тракториста. «Играет,— не удивился Павлушка,— значит, настоящие руки». Ему нестерпимо захотелось сей­ час же понять, как она чувствует себя здесь, со своей новой подвыпив­ шей родней. Что она думает? И почему-то стало жалко Тихона Гри­ горьевича. И девчушку тоже. Гости — все родственники — сидели за столом, выдвинутым на се­ редину большой стародубовской горницы. Мелькнула, пробегая в кухню, Егоркина мать. Полное, разрумянившееся лицо ее было тревожно. — Иди, Павлушка, к ним,— попросила она.— Чего-то не ладится там... Господи, пронеси. Выпили, должно... Егор стоял, наливая белое в стопки. Из-за его руки не видно было жены, а только ее хрупкое плечико, обтянутое розовым шелком. Егор замолчал, увидя Павлушку. Обрадовался. — Чего же ты, ждали, ждали! — Не велик гость, чтобы ждать,— отозвался Павлушка. — Д авай сюда, старина. Батя, потеснись... Нинелька, подвинься. Садись, Павлушка, рядом. А тут меня родичи... Стародубы — они люби­ тели воспитывать... Кондовое племя... сильное... Ну, давай выпьем. За детство. Вспоминал всегда. Особенно в горькие минуты. Детство незаб­ венное, запах полыней, крик проникновенный дальних журавлей... — А что и горькие минуты были? — попросту спросил Павлушка. Они выпили вдвоем. Егор налил Павлушке еще. — Хмелей, старик. А мы тут уже... Егор действительно был сильно во хмелю. Да и Тихон Григорьевич, видно, выпил изрядно. Брови его были опущены, насуплены. Он сосре­ доточенно вертел стакан с белой домашней бражкой, на тарелке стыл нетронутый кусок пирога. — Были, были, Павлушка, и горькие... Нинель, были... Тут вот только что родственная беседа была... Комиссия по распределению... Рядом с Павлушкой зашуршал шелк. Нинель встала. Д аж е не в ста­ л а ,— взметнулась... И снова села... — Нельзя же все время об этом,— сказала она,— все время о себе, обо мне. Это уже не интересно... А вы? Как вы? — она повернулась к Павлушке, и он близко увидел гладкую головку и глаза испытующие, искристые, искренние.— Георгий рассказывал мне о вас... — В самом деле, в самом деле,— бормотал Егор, все еще стоя, с бутылкой в руке.— Я сущая свинья, клиническая свинья... Батя... Я все знаю, все понимаю, поверь. Но что ты хочешь? Мне непонятно. Мне,