Сибирские огни, 1965, №7

— Опять за свое?! — Ты послушай... «— Федор, иди выпусти старика. — Федор! — Кузьма заслонил собой дверь.— Нельзя этого делать, Федор. Феде было тяжело. — Пусти меня,— отстранил он Кузьму после некоторого р а зду ­ мья,— Я уйду. Не понимаю я в таких делах...— И ушел. Платоныч стоял посреди избы, смотрел, прищурившись, на племян­ ника. — Эх, Кузьма, Кузьма.... Жалко мне тебя. Д о слез жалко, дурака. Баран ты глупый. Ты думаешь, такое великое дело — сломить голову? Это просто сделать. И ты ее сломишь. Вспомнишь меня не один раз, Кузьма. Поздно только будет. Вот он — близко, локоть-то, да не уку­ сишь тогда. Прочь с дороги! — Он прошел мимо — прямой, хилый и злой. Похоже было, что он не на шутку обиделся. Кузьма сел на табуретку, задумался. Дядя Вася был для него очень дорогим человеком. Собственно, на всем белом свете и был у него один только Платоныч — родной человек. Лет до восьми Кузьма вообще не знал, что Платоныч не отец его, а дядя. Но ведь ошибается он сейчас! Это ж е так ясно. „ Кузьма вывел Игнатия из кладовки, посадил к столу. — Теперь говорить будешь прямо. Г де племянники? — Не з н а ю,— раздельно и отчетливо в который уж е раз объяснил Игнатий. Кузьма подошел к нему, показал наган. — А вот это знаешь, что такое? Игнатий качнулся назад. — Убери. — Знаешь, что это? — Эхх... змеи подколодные!— холодно вскипел Игнатий.— Хорошую вы жизнь наладили. Свобода! Трепачи, мать вашу... Тебе, поганке такой, всего-то от горшка два вершка, а ты уж мне в рот наган суешь. Спрячь сейчас ж е его! Кузьма устремил на него позеленевшие глаза. Заговорил, слегка заикаясь: — Я 'тебе говорю честно... я тебе кклянусь... если ты не скажешь, где скрывается банда, ж-живой отсюда не уйдешь. Можешь подумать малость.— Он сел, спрятал наган в карман, вытер ладонью вспотевший лоб.— Я т-тебе покажу свободу... Христос. Игнатий трухнул. — Я еще раз говорю: не знаю, где эти варнаки. Можешь меня убить — тебе за это спасибо не скажут. Счас тебе — не граждан­ ская. — Подумай, подумай, не торопись. Я не шутейно говорю. «Не угостил бы на самом деле... дикошарый,— думал Игнатий.— Разбирайся потом». Кузьма запер его, вышел на улицу, закурил. Потом вернулся в сель­ совет, расстелил на лавке кожан, дунул в ламповое стекло. Язычок пла­ мени вытянулся в лампе, оторвался от фитиля и умер. Лампа тихонько фукнула... Долго еще из стекла вился крученой струйкой грязный дымок. З а ­ воняло теплым керосином и сажей. Светало.