Сибирские огни, 1965, №7

— Любавины, ага. Макарка у них заводила-то. С малолетства но­ жик носит. Егор — тот вроде спокойнее... | — Все они там — один другого лучше. Дикари,— вставил Николай. — Ну, а Ма... девушка что? — спросил Кузьма. — Дак что... Ничего. Обрадовалась было девка да и осталась ни с чем. Еще опозорили на всю деревню таким сватовством. Кузьма вышел на улицу, зашел в сарай, сел на дровосеку — хоте­ лось побыть одному. Клавдя нашла его там. — Все уж ... испекся,— сказала она, остановившись над ним. Кузьма не поднял головы — как сидел, склонившись к коленям, так продолжал сидеть. Клавдя опустилась рядом, обняла. — Горе ты мое, горюшко...— Уткнулась ему в грудь, затряслась в рыдании.— За что я несчастная такая, господи!.. Как сердце чуяло! Я приведу ее тебе... Может, ты выдумал все, а? Милый ты мой, длин­ ненький. Я приведу, а сама погляжу: может, и нету у вас никакой любви. А правда, так черт с вами... Оставайтесь тогда. Неужели она лучше? Кузьма подавленно молчал. * * * Клавдя выполнила обещание: вечером пришла с Марьей. Марья держалась просто, спокойно взглянула на Кузьму, поздоро­ валась. Тому показалось, что табурет поехал из-под него... Он кивнул го­ ловой. Девушки прошли в горницу. Дома никого больше не было (дядя Вася ушел в гости к Феде Байкалову — они подружились за это время). Кузьма поднялся, хотел уйти. Колени мелко и противно тряслись. Он стал надевать кожан, но дверь горницы открылась... Именно этого мучительно ждал и боялся Кузьма — когда откроется дверь. — Ты куда? — спросила Клавдя. Кузьма промолчал. — Зайди к нам. Он пошел прямо в кожане, Клавдя подтолкнула его в спину. Марья сидела у стола в синеньком ситцевом платье, под которым как-то не угадывалось тело ее. Кузьма стал перед ней; она снизу с дет­ ской ясной улыбкой глядела на него вопросительно. Клавдя остановилась позади Кузьмы; от ее взгляда — он чувствовал этот взгляд — он не мог ничего сказать. Так стояли долго. Слышно было — на завалинке шебаршат куры, разгребая сухую землю. — Он любит тебя, Манька. Влюбился,— громко сказала Клавдя. Марья вспыхнула вся, резко поднялась. Полные красивые губы ее задрожали — не то от обиды, не то от растерянности. Кузьме стало жалко ее. — Правда,— сказал он.— Она правду говорит. У Марьи сверкнули на глазах слезы. Она зажмурилась, качнула головой, стряхивая их. — Вы что... Зачем так? — Ты у него спроси. Вчера меня целовал, а сегодня... Кузьма твердо, спокойно, даж е с каким-то удовольствием сказал: — Врет она, Маша. Я не целовал ее. Она врет.