Сибирские огни, 1965, №7

В основе Bfero — своя родословная. Д а­ лекий облик декабриста-каторжанина Кон­ стантина Андреевича Черкасова трансфор­ мировался в созданный воображением ху­ дожника образ мичмана Лопарева, участни­ ка восстания на Сенатской площади, по­ павшего с царевой каторги в не менее страшную крепостью веры общину расколь­ ников. Далеко не последнюю роль в истории соз­ дания «Сказаний» сыграл случай. О нем рассказывает Черкасов в «Напутном слове» к «Хмелю»: «Было так... 1941 год, канун Октября. Тихие сосредо­ точенные люди, напряженное ожидание че­ го-то важного, чрезвычайного, что должно произойти ье сегодня-завтра. Белые и крас­ ные флажки на географической карте стол­ пились возле Москвы и вокруг Ленин­ града... В один из таких дней в редакцию пришло довольно странное письмо из деревушки Подсиней, что близ Минусинска. Письмо попало ко мне. Я читал его и перечитывал, и все не мог уразуметь: о ком и о чем в нем речь? И что за старуха пишет в таком древнем стиле «Вижу, яко зима хошет быти лютой: сердце иззябло и ноги задрожали. Всю Предтечину седьмицу . тайно молюся, чтоб сподобиться, и слышу глас господний. Вре­ мя не приспе и анчихрист Наполеон у град Москвы белокаменной^ на той Поклонной Торе, где повстречалась с ним малою гор­ линкой несмышленой, и разуметь не могла, что Москве гореть и сатане погибели быть. Да пожнет тя огнь, аше не зазришь спасе­ ния. Погибель, погибель будет. И лик Гитле­ ров распадется, яко тлен или туман ползу­ чий, и станет анчихрист Наполеон прахом и дымом...». , Это не было мистикой. Письмо написала живая свидетельница нашествия Наполео­ на! Ей и суждено было стать героиней «Сказаний», объединить несколько поколе­ ний. Трагический образ Ефимии — не толь­ ко самая большая удача, писателя, но и явление в литературе. Когда окончательно, как целостное, мо­ нументальное полотно, развернулся «Хмель», жизнь его героев едва уложилась в полтора столетия И сквозь века —-стрем­ ление простых людей России к свободе. Первая часть «Сказаний о людях тай­ ги», названная «Крепостью», полна траги­ ческих событий. Сошлись пути-дороги стар­ ца Филарета и беглого каторжанина-декаб- риста Лопареуа. изучера-раскольника и ба­ рина бунтаря. Оба они далеки от народа. Оба гибнут. Бессмысленно, нелепо. Иной не могла быть их судьба. Но неистребима была мечта о вольной воле. Еше теплилась у оставшихся в живых филареговцев надежда на господа бога. Может, спасет? А вера — прежняя вера — ушла. И вот уже всяк творит себе куми­ ра. множатся кержацкие, раскольничьи «толки»... Несть спасения! Нет воли. Не обрели свободы и те из общинников, что, изменив «истинной вере», ушлн в столь же неправедный мир преданного ба- тюшке-царю православия. С поразительной силой и художественной яркостью написаны страницы «Крепости». Мастерски воссозданы ужасающие карти­ ны быта и нравов староверов. И всему это­ му темному, страшному миру, всем силам зла и мракобесия противостоит один-един- ственный образ Ефимии. Даже несколько излишне подчеркнутое мученичество ее не заслоняет тех благородных устремлений, что движут этой умной, мужественной жен­ щиной^ Ефимия — совесть народная. Ее ак­ тивней протест против подлости, лжи и обмана духовных пастырей, ее мечты о рас­ крепощении душ человеческих, ее понима­ ние свободы идут от горячего стремления помочь людям. Ее вера в бога, поколеблен­ ная «нечестивыми» откровениями старца Амвросия,— все более и болеё вера в разум человеческий. Она насквозь земная, Ефи­ мия. И сострадая сжигаемой на костре Аку­ личе, и раскрывая глубокую свою натуру в необычайной любви к Лопареву, и рассуж­ дая о власти народной, менее всего думает Ефимия о боге. От нее, Ефимии, Идут истоки осознанного богоборчества, а затем и социальной борь­ бы в последующих поколениях Юсковых и Боровиковых. К началу двадцатого века, ко времени, описанному Черкасовым во второй части «Сказаний» — «Корни и листья», прочно оседают в Сибири потомки бывших рас­ кольников. Ворочает миллионами Михайла Юсков, не обижены достатком и родствен­ ники его. Правнук же Филарета Боровико­ ва, «патриарха». обшины,— Тимофей, маль­ чишкой сбежавший из дома, становится ра­ бочим на железной дороге. . Переменилась Сибирь. Появились здесь люди, твердо знающие, какая свобода нуж­ на народу, и как она добывается. Беспо­ койное наступило время Империалистиче­ ская война, а затем и революция в корне меняют 'жизнь. И здесь, верный замыслу, Алексей Черка­ сов сосредоточивает внимание на предста­ вителях кержацкой («династии», их судьбах. Снова и снова возникают перед читателем самобытные характеры, развертываются полные трагизма события. Но здесь, по­ жалуй, замысел писателя приходит в неко­ торое противоречие с требованиями изобра­ жаемого времени. Если для «Крепости» было достаточно немногочисленных отклонений от описания раскольничьего быта, если ,сам сюжет поз­ волял ограничиться удушающим клиром Фи- ларетовой общины, а столкновения фанати- ков-староверов с окружающей действитель­ ностью происходили исключительно на ре­ лигиозной основе, то для «Корней и листь­ ев» оказался необходимым более широкий социальный и исторический фон. Автор же намеренно сузил, вернее— ограничил рам­ ки «Сказаний», Вот почему не очень убеди­ f