Сибирские огни, 1965, №7
Он гулко хлещет по своему голенищу ременной плетью и уж только после этого снова ложится на копну корневищ, подставляет лицо под ласковые лучи солнца. Зырянов думает о доме. Что там теперь? Приходил ли отец Иван смотреть большую горницу? И сумела ли Катерина, поговорить с ним об оплате?.. Пришла бы да рассказала. Знает ведь, что муж до суббот ней бани домой не воротится. Шанег бы свежих принесла... Так нет, ленится сытая телка. А квартирант, что ни говори, попался им хороший. Видать, баш ковитый «политик». Но со всеми разговаривает запросто. Из доброй семьи. Вон А другим-то не подступишься. Хотя бы тот же Тютчев в Ми нусе, что квартирует у знакомых,— за версту от него барином пахнет. Шибко ученый, что ли? Нет, наш, однако, ученее, хотя и беднее дру гих. Только больно строгий. Меня вон укорял за яйца диких уток, ровно я их в чужом курятнике собрал. И за матюги- А чего добился? Ну, вслух не ругаюсь. Мамка рада-радешенька; переменился дескать. А я — ше потком. В поле-то иной раз и вслух хвачу. Вот тебе и переменился! Пусть другие меняются. В прошлом году, в первый день из-за тех окаян ных вил струхнул. Кинул бы чуть-чуть правее — новая беда. Опять бы могила, крест... Стал бы тоже мерещиться. И есть у постояльца большой изъян: дружков себе сыскал в худых дворах. С этим Сосипатычем завсегда. Лучше бы с Симоном Афанасье вичем да с отцом Иваном. Деревня-то держится на них. А так «политик» обходительный вроде, хоть и много у него колю чих слов. Для него можно бы и большую горницу... ' «Ему? — Аполлон Долмантьевич жесткими, черными от земли паль цами потеребил усы, нависшие чад ртом.— А Катерине-то сказано...» И он снова вернулся к думам о квартиранте. Сидит за столом, по читай, с утра до вечера, все пишет и пишет, какую-то большую книгу с чужого языка на наш перекладывает. Не то с ерманского, не то с хран- цузского, не то еще с какого-то другого. Кто его разберет? Это, говорит, работа! ГТисать-то перышком? Ну, пусть — работа для него. Деньги, по ди-ка обещают ему прислать за эту книгу немалые. И греха не будет, ежли на него за постой набросить — выдюжит. И за большую горницу: отец Иван накидывает рублевочку, а этот вдруг да раскошелится и вы ложит добавочную зелененькую. Неподалеку зафыркали кони — бороноволок снова приближался к меже. Хозяин вскочил, вытряс пырей из борон и, провожая глазами пар нишку, крикнул сердитее прежнего: — Мотри у меня!.. Не дрёмать! Кони продолжали громко фыркать. «Чего они? Опять к дождику? — Аполлон Долмантьевич, задрав кверху бороду, обшарил глазами чистый купол неба.— Непохоже...» А из ближнего колка донеслось покашливание бурундука. «Тоже «ворожит погоду», язви его! — Зырянов погрозил черенком плетки в сторону рощицы, откуда долетали неприятные звуки.— Вот по сею пошеничку, товда пусть поливает, да побольше». На широкой меже захрустели под чьими-то ногами сухие прошло годние дудки бурьяна. Зырянов обернулся. — Кому это грозите? — Владимир Ильич, здороваясь, приподнял кепку.—X кем собираетесь расправиться?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2