Сибирские огни, 1965, №6

В переднюю выпорхнула раскрасневшаяся Катя. — Наконец-то вы вспомнили о нас! Здравствуйте, коллега по из­ гнанию!— подала руку гостю и забеспокоилась.— Что же вы тут?.. Гла- фирочка не пригласила? Проходите в залу. О музыке, небось, соскучи­ лись?— спросила на ходу. — Как вы сказали? — приостановился Курнатсвский, вскидывая руку к бледному уху.— Я, простите, не расслышал. У Кати приопустились уголки губ. Почему он всегда ее переспра­ шивает? Ведь вот с Глахой разговаривает без всяких затруднений, как будто у него нормальный слух. Неужели у нее, Кати, голос глуше, чем у сестры? Возможно. Ведь каждый раз при встрече с ним от волне­ ния слова как бы застревают в горле. И она, испытывая неловкость от­ того, что подчеркивает глухоту гостя, крикнула, приподымаясь на носки узконосых туфель: — Я о музыке... Вы, наверно, соскучились по Шопену, Григу? — Конечно. Сестры провели гостя в продолговатую залу, где возле стен стояли жесткие кресла, покрашенные жженной охрой, и в больших кадках рос­ ли фикусы. Впереди подпирали потолок деревянные колонны. Возле них висели половинки раздвинутого занавеса: в каникулярную пору, когда приезжают из Красноярска братья и сестры, гимназисты и гимназист­ ки, шумный окуловский «выводок» разыгрывает комедийные сценки. Один угол занимал рояль. Катя положила ноты на пюпитр, нервно перелистала их, отыскивая то, что гостю может прийтись по душе, и, вы­ брав, ударила по клавишам. Курнатовский сидел сбоку, напряженно вслушивался, приставив ладонь к правому уху. Глаша отошла к окну, взглянула вдаль. За Тубой синела гора Ойка, похожая на огромное седло богатырского коня. Черная полоска тайги, словно стремя, опускалась до самой реки. Вот кончится срок ссылки, и — прощай Ойка! Прощай родимое гнез­ до. Тут когда-то было уютно, пока не открылись глаза на мир. Родите­ ли заботились не только об их сытости — дали образование. За это спа­ сибо. Мать и, в особенности, отец рассчитывали, что у детей пробудится жадность к богатству, а им все это немило. Уедут они с сестрой и отка­ жутся получать от родителей по четвертной в месяц,— эти четвертные жгут руки. Можно ведь прожить на какой-нибудь, пусть грошевый, урок, но те гроши будут заработаны честно... Мимо дома проковылял, откидывая негнущуюся ногу в сторону и взбивая пыль, пожилой человек в засаленном картузе. Он посматривал на окна. Один ус у него был черный, другой белый, оттого, что в бою под Плевной половину верхней губы солдата рассекла турецкая пуля. В Сибирь его, Севастьяна Ошуркова, пригнала нужда. Несколько лет он мыл золото на окуловском прииске в долине Сисима, а потом пе­ ребрался сюда и стал кочегаром на мельнице. Заметив его, Глаша на цыпочках прошла к застекленному шкафу, достала книгу, заранее завернутую в газету, и по длинному коридору побежала в сад. У самого выхода ее остановила мать, бледная, встревоженная: — Погоди-ка. Катерина Никифоровна никогда не подчеркивала, что дочери вы­ сланы не только под полицейский, а и под родительский надзор. Она считала ниже своего достоинства следить за ними, но как-то так полу­ чалось, что, внимательная и настороженная, она видела всё, что проис­ ходило в доме, и знала о каждом шаге дочерей, часто повергавших ее