Сибирские огни, 1965, №6
первопрестольной безбожниками. По своей отцовской доброте, он вы делил им для прогулок верховых коней. Может, ошибку допустил, но ведь надеялся, что девки убоятся надзору. А молодые негодницы тайком от него частенько ездят в город. Тут старые «политики», замышлявшие злодеяние против царя-батюшки, напевают им в уши всякое непотреб ство... Исправник навалился грудью на стол, спросил: не скажет ли, го сподин Окулов, к кому из поднадзорных ездят его дочери, кто даже в ссылке занимается смутьянством? Окулов встал, плечистый, высокий, как пожарная каланча, голова — под самый потолок, и с растревожен ной гордостью заявил: подсматривать за дочерьми он не привык. Это дело полиции — глядеть за всеми да приучать к порядку. А у него одна просьба — припугнуть девок, чтобы не забывались. Только припугнуть. Ведь он им отец. Сердце за них болит. Самому учиться не довелось, в молодости возил купеческую кладь обозами с Ирбитской ярмарки до Томска, даже до Красноярска, потом на Абаканском руднике кайлой долбил железную руду, пока не отыскал в тайге фартовое золото. Теперь у него несколько приисков, паровая мельница... А на векселях он рас писывается корявее некуда, как петух лапой. Вот и хотел всем детям, не исключая девок, дать образование. За границу отпускал. В Швейцарию, ь Париж. Катюха даже в Лондон ездила. За ученье платил, на жизнь по четвертной в месяц пересылал, а они... Э-э, да что говорить! Ждут не дождутся, когда кончится срок надзора, чтобы снова уехать в боль шой город. Матери сказали: проживем, дескать, без ваших денег. Гор дые! Вот и надо бы эту безрассудную гордость испугом умалить, при грозить бы им... Глаша не подозревала, что ее добрый отец, которого она любила с детских лет, мог наведаться к исправнику, и удивилась рьяной строго сти полицейских. — Представь себе,— продолжал рассказывать Старков,— нас от правили под конвоем! — А потом вызвали в камеру мирового судьи. Так? И к какой же отсидке он приговорил своевольников? Обоим по месяцу? Ну, это он переборщил. Владимир Ильич вспомнил: в восемьдесят девятом, они всей семьей жили на хуторе Алакаевка, в пятидесяти верстах от Самары. В то лето Анюта, высланная из Петербурга под надзор полиции, вышла замуж за Марка Тимофеевича, питерского студента, Сашиного однокашника. И, не спросясь полиции, поехала проводить мужа до города. За этот само вольный выезд мировой судья приговорил ее по 63-й статье Уложения о наказаниях к штрафу в двадцать рублей а «при несостоятельности — к аресту на шесть дней». А здесь... — Определенно переборщил рьяный служитель Фемиды! — повто рил Владимир Ильич и спросил Старкова.— Копия приговора у тебя на руках? Нет? Иди к мировому. А я той порой набросаю... Но хлопоты заняли у Старкова всю вторую половину дня. Влади мир Ильич успел навестить Райчина, рассказал ему о письме Аксель рода. — Вот видите, меня ждут! — воскликнул Семен Григорьевич, поти рая руки.— Убегу! Только бы деньги... И Райчин долго рассказывал о Плеханове, о Вере Засулич, о воль ной русской типографии в Женеве. Бумага, шрифт, расходы на печать и брошюровку — все это близко интересовало Владимира Ильича, но с особым огоньком в глазах он расспрашивал о транспортировке марк систской литературы в Россию. И с первых слов собеседника почувство вал — это необходимо налаживать заново, продуманно, энергично, с ши
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2