Сибирские огни, 1965, №6

поиски правды в искусстве падают в произ­ ведении как раз на тот период, когда в го­ ды культа личности творческие искания бы­ ли очень затруднены.. Итак, правда искусства. Ее ищет Федор Материн, прошедший дорогами войны де­ ревенский паренек, студент Московского художественного училища. Довольно быст­ ро разобравшись в пестром водовороте ху­ дожественных пристрастий, определив, с кем ему не по пути, освободившись, нако­ нец, от прямой подражательности, Федор выходит на самостоятельную творческую дорогу. И здесь начинается главное — на место словесных студенческих сшибок при­ ходит пора раздумий, поисков, творчества. Правда искусства... Но она не только в удачно выбранном колорите, в мастерском решении темы, не только в том, что худож ­ ник следует проверенным и всеми признан­ ным правилам. Для того, чтобы познать правду искусства, необходимо прежде всего осмыслить правду жизни. С высоты современного политического опыта всматривается В. Тендряков в эпоху, за монолитностью которой начинают про­ сматриваться противоречия. Москвичи еще получают хлеб по карточкам, в магазинах очереди за самым необходимым, а на со­ седнем доме вывешивают огромный, во всю стену, оглушающе-призывный плакат: «Пейте советское шампанское!» В дни празднеств Сталин приветствует с мавзо­ лея восторженные толпы демонстрантов; какая-то женщина, выбежав из рядов, в экстазе выкрикивает вождю слова благо­ дарности. А из заброшенной, почти как в некрасовские времена, деревеньки Матеры приходит к Федору короткое, тяжелое своей правдой письмо: нет в деревне мужиков, «ржи гектар восемьдесят лежит не убра­ но... хлеба не жди». Такой видит минувшую эпоху автор, и трудно приходится его герою: он ведь не обладает доступным нам преимуществом исторической перспективы. И когда один из героев романа — Лева Православный — за­ мечает по поводу женщины, бросившейся навстречу Сталину,— «рождается новая ре­ лигия», то слова эти выглядят очевидной модернизацией. Найти верное соотношение героя и эпо­ х и — не просто. Тем более, что перед нами размышляющий, интеллектуальный герой, каким является Федор. В этой связи пред­ ставляет интерес не размышление Матери­ на о таланте (на уровне начинающего ху­ дожника, на уровне общеизвестных истин). Более существенна в художественной кон­ цепции романа глава о военных годах Фе­ дора, о времени, когда в личности героя закладываются основы гражданина и ху­ дожника. Причем дело здесь не в том, что В. Тендряков приобщает нас к каким-то новым художественным открытиям в изо­ бражении войны, дело в той нравственной стороне, о которой сказал поэт: В ту ночь, готовясь умирать, На век забыли мы, как лгать, Как изменять, как быть скупым, Как над добром дрожать своим. Хлеб пополам, кров пополам — Так жизнь в ту ночь открылась нам. Эти строки взяты из стихотворения К. Симонова «Д ом в Вязьме». У Федора Материна был свой «дом в Вязьме». Жизнь открылась ему в своем существе, он вер­ нулся с войны нравственно закаленным и возмужавшим. Такой «зачин» позволяет ожидать от Федора многого, тем более, что и в «куль­ товые» годы он не перестает быть гражда­ нином. Традиции фронтовой дружбы не за­ быты. И если Иван Мыш запирает от дру­ гих свою тумбочку, если он оказывается неразборчив в средствах для достижения цели, если, наконец, он в угоду начальству готов «утопить» товарища,— то ему не мо­ жет быть оправдания в душе Материна, ка­ кими бы высокими словами и «принципами» тот ни прикрывался. Федору, изведавшему суровую правду войны, претит ложная мо­ нументальность в жизни и в живописи. На художественной выставке, устроенной моло­ дежью, его привлекают не монументальные полотна вождей, а скромный, верный ре­ альным краскам жизни пейзаж. Не согла­ шаясь с модернистскими увлечениями Ле­ вы Слободко, Материн, по-видимому, раз­ деляет его недовольство, по-видимому, со ­ гласен с его словами: «Мы стряпаем жал­ кие пародийки на классицизм, заменив биб­ лейские сюжеты на производственные». Весьма прозорлив Федор и в принципиаль­ ном споре с Чернышевым; он не соглашает­ ся с тем ,, что можно оправдать любые су­ ровые меры, если они осуществляются во имя прекрасного будущего. Такого рода мысль звучала в те времена смело и даль­ новидно. И все-таки правдоискательство Федо­ ра -— пусть в этом не вина, а беда героя”'— выглядит каким-то неглубоким даже в ря­ ду литературном. Художественная сила и убедительность образов правдоискателей в русской литературе заключалась в их цель­ ности, в одержимости, в нескончаемом стремлении испробовать различные пути достижения правды. Как правдоискателю Федору словно чего-то не хватает. Дально­ видный в своих выводах, он не часто «вру­ бается» в гущу спорящих, скорее он со ­ глашается или не соглашается, невольно оставаясь в тени. Мужественный и смелый хотя бы с тем же московским блатным Лешкой Лемешом, действующий как боец — наступательно, Федор Материн, на наш взгляд, не проявляет подобной смелости в искусстве. Читая *роман, не раз ловишь себя на том, что, когда разговор заходит о живо­ писи, повествование переводится в план чисто эстетических проблем, таких, напри­ мер, как техника живописи, как психоло­ гия самого творческого акта. Со страницы на страницу перед нами обнажаются «тай­ ны» творческого процесса, и мы читаем; «У него идет захватывающая беседа — он и