Сибирские огни, 1965, №6

с нескрываемой грустью глядели в былое, «как в некий край обетованный» (В. Брю­ сов). Идеализация патриархально-крестьян­ ского быта, проповедь христианского смире­ ния и покорности перед судьбой, щемящие ноты тоски и растерянности перед «роком событий» определяли тематику и поэтику произведений «крестьянских» поэтов начала 20-х годов. Церковный словарь, религиоз­ ные образы-символы были, конечно, не всег­ да и не только условной поэтической деко­ рацией у этих певцов «убогой Руси», «ку­ старей задушевных слов»... Христос и Спас, суровый Егорий и ласко­ вый Никола, благостность сельской приро­ ды, взывающей к богу, и церковное пение в Троицын день — такие, к примеру, темы и образы не редки в книжке А. Пиотров­ ского «Алые сумерки» (1922 г.). Но не ту­ ман религиозной символики, не элегическая, по преимуществу, настроенность чувств де­ лали стихи близкими и понятными совре­ менникам поэта. Глубокий психологизм, проникновенный лиризм, искреннее сочувст­ вие человеку, оказавшемуся на перепутье крутых дорог времени,— вот что волнует в поэзии А. Пиотровского и по сей день. Тон­ кие краски деревенских пейзажей всегда гармонируют у поэта с человеческим на­ строением, всегда внутренне и органично соотнесены с глубинными душевными дви­ жениями лирического героя Именно тако­ вы стихи А. Пиотровского «Л едоход», «Таежная весна», «В киргизской степи», «С ухорос», «К дож дю », «Суховей» и др Очень сложными путями шел в совет­ скую поэзию один^из самых талантливых «крестьянских» поэтов — И. Ерошин. Как литератор, он начинал еще в 1913 г. в по­ лулегальной «Правде», где печатал свои простые «стихопесенки» и незамысловатые агитки. В Сибирь поэт приехал в 1919 году с политотделом Пятой Армии. После демо­ билизации «по страстной привычке к путе­ шествиям» (как писал И. Ерошин в своей автобиографии), он едет на Алтай. Яркий, удивительно свежий и поэтичный фольклор горноалтайцев захватил И. Ерошина и на­ долго сделал своим пленником «Э тот человек,— писал о поэте В. За­ зубрин,— влюблен в слово, как пахарь в зерно. Он ласковой рукой собирает зерна- слова для того, чтобы щедро и густо бро­ сить в глубокие и m -земляному теплые б о ­ роздки своих стихов». Но И. Ерошин же, зачарованный Алтаем, его народной устной поэзией, его патриархальным бытом и не­ притязательными нравами, не находил обыч­ ных своих, живых и сочных красок, когда речь заходила об Алтае современном; «песноорлий взмах» глубоких революцион­ ных преобразований ему был непонятен; «озера, рощи и луга», «поля и хаты» — все «закружилось» в неких «огненных мирах», недоступных и чуждых тому «храму кра­ соты», который поэт создал в своем вооб­ раженье; Багряный твой венец каким повыо я словом, О роженица-мать, о лапотная Русь?,, Как же следовало отнестись к этим одаренным, но искренне заблуждающимся поэтам в условиях сложной и противоре­ чивой действительности 20-х годов? В упоминавшейся уже резолюции ЦК РКП (б) указывалось, что задача по отно­ шению к «крестьянским» писателям «состо­ ит в том, чтобы переводить их растущие кадры на рельсы пролетарской идеологии, отнюдь, однако, не вытравливая из их твор­ чества крестьянских литературно-художест­ венных образов, которые и являются необ­ ходимой предпосылкой для влияния на крестьянство». Мудрость и дальновидность этих сове­ тов партии была подтверждена самой жизнью, последующим творческим разви­ тием и ростом «крестьянских» писателей. Мучительно и постепенно, но неуклонно преодолевали они в себе во имя нового ре­ волюционного мира все то, что шло от «убогой Руси», от мелкобуржуазной кре­ стьянской стихии. Дыхание великих бурь революции, когда-то заколдованное для их души и остававшееся за гранью их поэтиче­ ского восприятия, начинает властно, хоть и понемногу, врываться в «крестьянскую» поэзию. Жить и не знать безбурья и циклона1, И днями стачивать холодный мозг,— Какая страшная, смешная участь!..— пишет К. Беседин, первым попытавшийся преодолеть довлеющий над «последними поэтами деревни» груз прошлого. «Укол дей­ ствительности в труп души» был, конечно, не безболезненным, но необходимость та­ ких «инъекций» не вызывала у поэта сом ­ нений: Оторван от былых устоев, Теперь перешагнул черту, А слово мудрое, простое, Несказанное — обрету? Отравленный и не согретый Расплывчатостью берегов. Когда же свежим громом ветра Надую паруса1 стихов? «Свежие ветры» новой жизни всколых­ нули застоявшееся «лоно вод» «крестьян­ ской» поэзии. И в «Балладе о летчиках» К. Беседин воспевает уже не уходящее прошлое, а дерзновенную «человечью сме­ лость на предельной черте вперед». И. Еро­ шин находит в себе силы отказаться от многих заблуждений и ошибок стихов 20-х годов и вновь и вновь перерабатывает свои «Песни Алтая», вкрапляя в них мо­ тивы и детали нового, социалистического быта. Меняется угол зрения на мир и в стихах А. Пиотровского. Уже не «Христос в хлебах» озаряет своим кротким ликом эле­ гические пасторали, а «октябрьский розовый рассвет» разгорается «румян, как щеки ком­ сомолки», которой «только б книжки все читать» («Перед рассветом»). Ощущение бодрости, оптимистического приятия новой жизни пронизывает и стихотворение «Над книгой пашен», в котором у А. Пиотровско-