Сибирские огни, 1965, №6

Потому что их мысли мирны И желудки набиты рыбой. Им угрозны меДвежьи пляски И до дрожи вид крови гадок... Вивиан Итин, как и А. Оленич-Гненен- ко, тоже сразу принял революцию, как только открыл ее для себя при первых рас­ катах «выстрелов с матросской Авроры». Поэт, который, по его собственному призна­ нию, «был искателем чудес, невероятных и прекрасных», нашел в себе силы отказаться от «огромных», но бесцельных юношеских «мечтаний» и ушел в «дремучий лес» жиз­ ни, «в снега и вьюги зим ужасных». «Мир чудес», «мир, непохожий на действитель­ ность», все больше уходит в сознании поэта в прошлое: О, если бы не ряд потерянных Друзей, встающий предо мной, И длинный перечень расстрелянных,- Я б мог поверить в мир иной! («Возвращ ение») Здесь делает В. Итин первую попытку осмыслить свой опыт бойца революции, поэтически выразить свои впечатления от «первого оседлого года, считая с октября 1917». Он жил в это время в Красноярске, заведовал там губернским отделом юсти­ ции, «подписывал смертные приговоры в коллегии Губчека и выручал спешно при­ говоренных к смерти, председательствовал в «Реквизиционной комиссии» и вводил рево­ люционную законность, раздавал церковное вино — губздраву, колокола — губсовнархо- зу и руководил «Комиссией по охране па­ мятников искусства и старины» в связи с отделением церкви от государства». Однако «земные перегрузки» оказались слишком тяжелы для вчерашнего «интелли­ гента» и романтика, и он откровенно при­ знается в своей душевной раздвоенности: в желании «навсегда остаться самим собой» и в стремлении безвозвратно расстаться со своим прошлым. «Нужно пальцы чувство­ вать на горле своего второго «я »,— сознает поэт, но это «второе «я» еще живуче в нем и, как рецидив прошлого, порой выры­ вается наружу, и тогда в стихах появляют­ ся нотки сомнений, некоего социально-абст­ рактного всепрощения: «Убийцы могут быть святыми, как звери, жаждующие жить... И что-то плачет вместе с ними — кого я требовал убить» («В трибунале»). Поэт не смог до конца и полностью разобраться в противоречивой революционной действи­ тельности тех дней. Вот почему ему каза­ лось, что «победный путь» революции про­ легает «средь враждебных, дымных, тем­ ных, одиноких деревень»: индифферентность некоторых, в основном — зажиточных, сло­ ев сибирского крестьянства в годы граж ­ данской войны казалась поэту враждеб­ ностью по отношению к советской власти. Вот почему ему иногда приходилось во внутреннем противоборстве со своим «вто­ рым «я» «выжигать драгоценную сталь» стихов, «не лаской», а «нагайками», чтобы стихи не превратились в «устрицы», кото­ рые «проглотишь — ни сыт, ни голоден»... Но настойчивое стремление верно осмыс­ лить всю глубину, сложность и историче­ скую закономерность великих социальных изменений никогда не затухало в поэте. Ре­ волюционное, духовно здоровое начало по­ бедило, в конце концов, в В. Итине пресло­ вутую «интеллигентскую» раздвоенность «души», и в стихах, посвященных В. За­ зубрину, он заявляет: Я люблю борьбу, и чем трудней, тем больше. И борьбу звериную любя, Словно плечи, жаждущие ноши. Научился побеждать себя. «Он ощутил и понял, — писал о поэте литературный критик В Правдухин,— на истории своего поэтического развития по­ казал, что интеллигент не «беззаконная ко­ мета в кругу расчисленном светил», а если и межпланетное существо, то и то лишь в теории; в жизни же, особенно в практи­ ке революции, он обязан стать самим со ­ бой, т. е. должен найти и определить, нако­ нец, свое социальное гнездовье, если он не хочет остаться безличным материалом для удобрения почвы господствующих клас­ сов*. И В. Итин обрел свое «социальное гнез­ довье» в «солнце» революции, отдав ей весь жар своего поэтического сердца, глубо­ ко индивидуального, самобытного и муже­ ственного, а ведь «переплавить сердце в солнце — труднее стали!» Зажав в тиски свое «второе «я», победив в себе вчераш­ него «интеллигента» с его душевной «двой­ ственностью», В. Итин уже имел мораль­ ное право обратиться к собратьям по поэ­ тическому цеху: Подчиняйте Лоря и суши! Разрушайте и стройте опять! Но главное — новые души Поэты должны сковать! Но выковать «новые души» было очень не просто. Противоречивый, тернистый путь к революции поэта Г. Вяткина подтверж ­ дает это. Человек передовых взглядов, Г. Вяткин был, по сути, типичнейшим представителем своей социальной среды — мелкобуржуаз­ ной русской интеллигенции начала XX ве­ ка. Вместе с нею он разделял все ее идей­ ные шатания, колебания и заблуждения от­ носительно характера и движущих сил б у­ дущей революции. Поэтому-то, когда при­ шел Октябрь, поэт не смог избежать неко­ торых политических ошибок, прежде чем связал свою судьбу и свое творчество с истинной, а не воображаемой «всеочисти- тельной грозой» революции. Призывая «ды ­ ханье алой бури» крушить «все отжившее», Г. Вяткин явно преувеличивал стихийные, разрушительные силы развернувшейся * См. предисловие В. Правдухина к книге стихов В. Итина «Солнце сердца» (Новонико- лаевск, 1923 г.).