Сибирские огни, 1965, №6

наличие в литературе «промежуточных идеологических форм», партия вместе с тем настаивала на терпимом к ним отношении, на необходимости эти «неизбежно многочис­ ленные формы изживать в процессе все б о ­ лее тесного товарищеского сотрудничества с культурными силами коммунизма». В Сибири такими носителями «проме­ жуточных идеологических форм» в лите­ ратурной жизни того времени считались, с одной стороны, поэты, вышедшие из сре­ ды старой мелкобуржуазной интеллигенции (Г. Вяткии, В. Итин, А. Балин, Н. Изонги и др.), а с другой — так называемые «кре­ стьянские» писатели, вслед за Есениным и Клюевым именовавшиеся «последними поэ­ тами деревни» (И. Ерошин, К. Беседин, А. Пиотровский). Однако такое деление по социальным и творческим группировкам было нередко весьма условным и к концу 20-х годов уже не отражало реального соотношения лите­ ратурных сил, так как и писатели «крестьян­ ские», и писатели «интеллигенты» все сме­ лее, все активнее вставали на путь сотруд­ ничества с советской властью, все теснее смыкались с пролетарскими литераторами. Между тем, кое-кто продолжал приклеивать им «сословные» ярлыки... Так поступали, к примеру, «настоященцы» (группа литера­ торов, объединившаяся в 1928— 1929 гг. вокруг журнала «Настоящее» и объявившая искусство «опиумом для народа»), «Н астоя­ щенцы» отрицали появление на литератур­ ной арене Сибири пролетарских писателей. Они утверждали, что писатели в Сибири — «крестьянские», в лучшем случае, что вообще литература Сибири — это «деревян­ ный велосипед» и что нет никакой возм ож ­ ности перевести этот «деревянный велоси­ пед» на рельсы пролетарской идеологии. Столь категорические «формулы» опровер­ гались, впрочем, самой жизнью, живым ли­ тературным процессом тех лет. Ведь толь­ ко в поэзию (не говоря уже о прозе и об упоминавшихся здесь писателях) пришли в 20-х годах такие поэты, как Н. Алексеев, А. Несмелое, Г. Павлоз, В. Заводчиков, И. Молчанов-Сибирский. В. Непомнящих, С. Марков, Н. Титов, J1. Черноморцев и др. Характерной и колоритной фигурой 20-х годов был писатель, которого называли «самосочинителем». Это был человек, не­ редко не имеющий даже общего образова­ ния, пришедший в литературу прямо от станка и плуга, из самой гущи народа, захваченного жаждой созидания и творче­ ства. Правда, среди таких «ударников, призванных в литературу» (как стали на­ зывать «самосочинителей» в 30-х годах), бывали люди и случайные в искусстве, но большинство «самосочинителей» упорно и быстро двигалось к овладению законами и тайнами литературного мастерства. Даже эмигрантский сборник «Вольная Сибирь», выходивший в Праге, вынужден был при­ знать: «Э то явление, пожалуй, новое в си­ бирской литературе. Д о революции эти ни­ зы не были задеты в такой мере жаждой творчества». Большую роль в собирании литератур­ ных сил Сибири сыграл основанный в 1922 году журнал «Сибирские огни». На его страницах вместе с молодыми, пришедши­ ми в литературу в 20-х годах прозаиками и поэтами часто выступали и писатели, творческая деятельность которых начина­ лась еще до Великой Октябрьской социали­ стической революции. Их любовно называли здесь «стариками»... II Пожалуй, парадоксально: те, кого на­ зывали «стариками», были, в сущности, не только не старыми, но и не пожилыми д а­ же людьми. Но (и в этом характерная пси­ хологическая деталь и примета времени) так молода была наша революция так бы­ ло насыщено грандиознейшими событиями время, так бурно развивалась молодая со­ ветская литература, в острой борьбе сменяя одни направления и группировки другими,— что в сознании тех, кто пришел к сибирско­ му литературному костру в 20-х годах, лю ­ ди, начавшие писательскую работу до Ок­ тября, невольно становились «стариками». А «старикам»-то шел или завершался всего лишь третий десяток лет! Однако за плеча­ ми каждого из них была своя, индиви­ дуальная творческая дорога, которой он пришел в советскую литературу, и дорога эта не всегда была ясной и прямой. Начи­ налась она, как обычно, со стихов, хоть и юношески искренних,, но подражательных, нередко — эстетских и социально-отвлечен­ ных. Грозовая атмосфера предреволюцион­ ных лет влила в поэзию сибиряков острую публицистическую струю, несущую в себе крупицы истинной поэтичности, и это случи­ лось тогда, когда начинающие литераторы ощутили и попытались отразить в своих стихах неизбежность великих социальных потрясений и перемен. «Есть ли истина страшнее — мир обра­ щается в тюрьму для тех, кто в рабстве цепенеет»,— пишет А. Балин, воспринимая современную ему капиталистическую дейст­ вительность как «звенья» «оков тюремных». Даже романтические стихи В. Итина по-своему отражают все углубляющийся конфликт между личностью и окружающим ее миром, где «вечно гибнет воля» и «мысль покрыта тусклой, страшной тенью». Упо­ добляясь сицилийскому философу и поэту V в. до н. э. Эмпедоклу, бросившемуся, со­ гласно легенде, в кратер Этны, герой В. Итина восклицает: Возьми мой прах, о кратер величавый, Мне скучно дольше жить и дольше ждать, Омой мне сердце беспощадной лавой,— Лишь мертвое перестает рыдать!.. Неприятие капиталистического мира, про­ явившееся в нотах «тоски и гнева», пере