Сибирские огни, 1965, №6
Чего им еще надо?.. Так нет, оторвали от мужа!.. «Закон-порядок», как выражается здешний стражник. Провалился бы он, этот закон, этот варварский порядок! Сразу после свадьбы разлучили тюремной ре шеткой! «Как там Анатолий без жены?.. При его подорванном здоровье... Совсем изведется» Владимир Ильич написал другу, как нужно составить прошение, и тщательно заклеил конверт. Пожалел, что у него нет печати для сур гуча — было бы надежнее. Он попросит сестру заказать печать в Моск ве. Без инициалов. Просто с каким-нибудь рисунком... А это письмо, быть может, проскользнет мимо жандармских глаз. Дней через десять Анато лий получит его... Поскорее бы удалось ему выручить свою Доминику. 2 Еще в октябре, когда землю только-только запорошило снегом, а к берегам Шушенки лишь слегка припаялся стеклянистый ледок, Зыря новы «закупорились» на зиму: замазали в стенах продушины, вокруг дома насыпали высокие завалинки, в окна вставили вторые рамы, полы застелили домоткаными полушерстяными половиками. По два раза в день печи топили березовыми дровами, и в горницах было сухо, тепло. Владимир Ильич взял Пегаса к себе в комнату, в уголке возле по рога положил для него коврик, связанный Варламовной из сухой рогозы. По целым дням щенок не переставал резвиться. То он трепал свою подстилку, то носился за котом, стараясь ухватить его пушистый хвост, то подбегал к столу и, опираясь передними лапами о ногу хозяина, на чинал тявкать. Владимир Ильич отрывался от работы и на несколько ми^ нут выходил с ним на двор. По возвращении щенок покорно ложился в свой угол и оттуда сле дил глазами за хозяином. А стоило только сесть за стол, как Пегас снова вскакивал и, сбивая половики с места, делал по горнице несколько кругов с припрыжкой. Но однажды утром Владимира Ильича поразила тишина. Пегас, вы тянув ноги, лежал пластом и на оклик даже не поднял головы. От тяже лого дыхания живот у него колыхался. На прогулку пришлось вынести на руках. Во дворе щенок тоже повалился на бок. Передние лапы у него еще немного шевелились, а задние оставались недвижимыми. Подошел Зырянов, пощупал сухой и горячий кончик собачьего носа, махнул рукой: — Каюк ему! — Толстыми растопыренными пальцами поворошил пушистую шерсть.— На опушку годится. Шапку-ушанку можно... А ве ревочка есть. Давай я сейчас... — Аполлон Долмантьевич! Как вы можете? — А чо такое? — удивился упреку Зырянов: не выдержав острого осуждающего взгляда, отвел глаза, но говорил всё так же безнадежно и безжалостно.— Щенчишко все одно сдохнет. А стылова обдирать ху до,— шкурка изрежется. — Будет вам... Может, поправится. — Нет, вислоухие хлипкие. Лучше ему петельку... — Н-да... Жестокое у вас сердце. Ведь это — собака. — Вестимо, не кошка. Ту, окаянную, повесишь, а она когтями за веревку хвататся. С этим проще...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2